потеряли… семь человек. Так не могло быть, но Рёншельт видел это собственными глазами — и не верил им.

Виктория была одержана полнейшая, но часть татар ушла, а значит, должен был последовать совет — что делать дальше. Почему-то Рёншельт не сомневался, что его тоже пригласят. И в том не было ничего удивительного: если пленному, давшему клятву сражаться на стороне былых врагов, дали оружие, значит, доверяют. А раз доверяют, то станут слушать. Рёншельту было что сказать на совете. Он примерно догадывался, что задумал русский царь. Участвовать в реализации его планов швед желанием не горел. Лучше топать в сторону Тобольска, чем компрометировать короля со своей стороны. Но кое-какие дельные мысли он считает делом чести высказать — перед тем, как действительно отправится в Тобольск.

Интермедия.

— Боюсь, этот разбойник, хан Девлет, не справится с задачей.

— На чём основана ваша уверенность?

— Вы ведь знаете, что случилось со шведами, когда против них выступил отряд солдат из грядущего. И я знаю, что случится с татарами, которые, в сущности, есть пришельцы из прошлого.

— В чём же тогда смысл его похода?

— Разбив Девлета, царь наверняка пойдёт завоёвывать Крым. Но у него нет таких ресурсов, которые позволят это сделать, не поссорившись с османами… Пусть Россия увязнет в этой войне. Тем легче будет исполнить задуманное…

Глава 13. Все флаги в гости к нам

1

«…Что касается душегубов, то, как мне представляется, самым страшным из оных является именно господин, скрывающихся под псевдонимом „Шведский боцман“. Ибо как ещё можно назвать человека, который единым движением пера уничтожил больше строителей Петербурга, чем их было за все шесть лет истории этого молодого города…»

Пока читатели европейских газет снова наслаждались заочной дискуссией двух модных публицистов, Катя совершенно точно вычислила личность своего оппонента. Подозрения на его счёт были и раньше, но тут он, сам того не зная, выдал себя с головой. В его крайней статье мелькали такие подробности быта русской верхушки, которые могли быть известны только человеку, прожившему в России не один месяц. И с морским делом автор был знаком не понаслышке. Да и датский язык восемнадцатого века не слишком от шведского отличался. А фантазии насчёт ста тысяч погибших строителей Петербурга, насколько она помнила из своей истории, именно от господина Юста Юля и пошли. Тем более, что здесь господин бывший посланник Дании в России осмелился уверять, что все сто тысяч погибли в первый же год строительства — намекая, что дальше было ещё хуже.

«…Справедливости ради я обязана упомянуть любопытный факт, который, вероятно, не был известен господину „боцману“. А именно — что в первые полгода составлением генерального плана застройки города и началом работ заведовала именно я. Потому, как непосредственный участник событий, готова хоть на Святом Писании поклясться, хоть предоставить все необходимые документы: при мне общее количество рабочих не превышало двадцати тысяч человек, а за полгода скончались от различных заболеваний и травм не более полутора сотен из оных. У меня даже сохранился их поимённый список, с указанием причин смерти и точной даты отпевания и захоронения. Посему, ежели господин, именующий себя „Шведским боцманом“, рискнёт прийти в суд Копенгагена, дабы предъявить доказательства своим словам, я буду рада встретиться с ним лично. Когда ещё ему представится такой удобный случай ославить меня лгуньей на всю просвещённую Европу…»

Юль в суд точно не пойдёт. Оно ему надо — раскрыть инкогнито, а заодно продемонстрировать, что доказательств у него никаких нет? Потому этим словам суждено повиснуть в воздухе, а приём из двадцать первого века, именуемый троллингом, должен был зародить у читателей справедливые сомнения в оных. Упоротых, конечно, и здесь хватало, но всё-таки грамотное общество начала восемнадцатого века в каком-то смысле можно было счесть вполне себе думающим. Прессу, конечно, и в этих ваших европах цензурировали, дабы крамолы какой не напечатали, но в том, что не касалось местных монархов и их личных интересов, у публицистов и издателей были развязаны руки. Потому читателей европейских газет так захватывала полемика дамы из России, которая ныне подписывалась своим настоящим именем, и её неведомого оппонента. В отличие от заметок, какой король закупил сто рулонов сукна для своей армии, это было хоть немного интересно читать.

Катя почти не сомневалась, что с Юлем она встретится вновь. Король Фредерик намекал, что этому господину не помешало бы снова съездить в Россию, уже в качестве посла. Морской офицер вяло отнекивался, аргументируя отказ нежеланием снова причаститься чего-то наподобие «Кубка Белого Орла», полного хлебного вина, но его величество настаивал. А значит, следует в достаточно скором времени ждать Юста Юля в Петербурге. Его попытка поиграться в публицистику была весьма недурна, ровно до того момента, пока не начал банально врать, надеясь, что русские не станут возражать в силу отсутствия доказательств противного. Но он не знал, что имеет дело с выходцами из века интернета, когда на тематических форумах всё-таки рулят «пруфы», а не голые слова. Катя надеялась при скорой встрече с этим господином продолжить дискуссию. Датчанин далеко не дурак, с ним есть о чём поговорить. А склонность к мрачным фантазиям из него можно будет выбить парочкой исков. Сначала о защите чести и достоинства, доказав свою правоту, а затем — против газетчиков, опубликовавших враньё. После таких экзерсисов карьера «Шведского боцмана» как публициста покатится под горку: ни одно уважающее себя издание не возьмётся его публиковать, рискуя нарваться на судебный иск.

Интересно, если ему тонко на это намекнуть, поймёт?

Дел, как предвиделось ещё в Копенгагене, и в Петербурге было по горло. Россия выходила на новый дипломатический уровень, ожидалось открытие сразу нескольких иностранных представительств. Причём именно не в Москве, так как Пётр Алексеич дал понять, что намерен перенести столицу в свой «парадиз». Вот только достроят Зимний дворец и здание двенадцати коллегий, и сразу указ издаст. Но пока он отправился в южный поход, государственными делами заведовали царевич Алексей, царица Дарья и канцлер Гаврила Головкин. Неугомонный государь, впрочем, и из похода слал домой письма с подробнейшими инструкциями, бесившими Катю ещё во время переговоров. Она собиралась ещё разок написать ему всё, что думает по этому поводу, когда получила письмо примерно следующего содержания: мол, знаю, что ты приехала, и пока умничать не начала, даю добро на любые полезные инициативы, а мне, мол, недосуг, надо крымцев гонять. Ох, и смеялась же госпожа Меркулова: Пётр Алексеевич нашёл, на кого спихнуть функции контроля без опасений, что половину дел завалят, а вторую даже не начнут исполнять. Это у него было профессиональное — находить крайнего. Что ж, такого рода работу она не то, чтобы особенно любила, но исполняла с дотошностью немецкой экономки и безапелляционностью гвардейского офицера.

Вместе с Алексеем, тоже сохранившем свои полковые привычки к субординации, они быстро исполнили настоятельную просьбу Гаврилы Ивановича — призвать к порядку его канцелярию, совсем распустившуюся в отсутствие государя. А когда за подобное дело берутся двое военных, гражданских чинов можно только пожалеть. В ход пошли материальные взыскания за прогулы, опоздания и просроченные поручения. Мелкие чиновники и писари, поголодав и попобиравшись с недельку у более дисциплинированных коллег, теперь разве только строем не ходили, а Головкин в качестве благодарности дозволил Меркуловым по необходимости обращаться к архиву канцелярии. Не на постоянной основе, конечно, это было бы слишком, но время от времени — почему бы и нет?

Было очень много бумажной работы, очень. На личное общение при таком завале могло вообще не остаться времени, однако Катя завела правило: никакой работы после 18.00. Это дисциплинировало её саму, вынуждая как-то планировать своё время. Самое интересное, что этот порядок пришёлся «чернильницам» весьма по душе. Именно по примеру госпожи Меркуловой они завели обычай подбивать промежуточные итоги к шести часам вечера и расходиться по домам. День у них раньше был совершенно ненормированный, а об обеденном перерыве канцелярские писари могли только мечтать, так и перехватывали свой нехитрый обед у рабочего места. А потом все гадали, откуда на официальной эпистолярии жирные пятна.

К слову, подобный