Доклад себе оборвала вспышка неверия: «Он не мог полюбить Руфину!». Не мог! В глазах потемнело. Придя в себя, донья Ана обнаружила в конце академической речи некрасивую кляксу, а стихи Диего — в руках мужа. Взгляд она подняла не сразу, вместо того изучая. Страшно ведь. Вот запрет в доме… А то и вовсе разведется, бросив с дурной славой и без гроша. Наконец подняла голову — и встретила неожиданно ласковый взгляд. Так на нее Гаспар и в первую ночь не смотрел.

— Я тебя не виню, — сообщил муж, — тем более ничего дурного ты не сделала, напротив, заболела от одной мысли, что можешь нарушить мою честь… Я счастлив и горд, что ты моя жена!

После чего вытащил из кресла, как перышко. Поцеловал в губы, в нос, в открытую домашним нарядом шею.

Ана снова заплакала. Наполовину от облегчения. На другую — от злости. Которую вовсе не сняли мужнины поцелуи.

— С подлецом Диего я разберусь по-свойски, — шептал на ухо Гаспар. — Кстати, тебе не следует с ним больше встречаться, как и принимать этих гнусных развратников из Академии. Обеды стоит сохранить, но для солидных людей. Хватит кормить пикаро, судейских и прочую дрянь. Я набрал достаточные связи, чтобы отбросить подобные отношения и не тратить деньги попусту. Лучше я тебе лишний медальон закажу. Или платье с золотой вышивкой!

А толку, если покрасоваться будет не перед кем? Взгляд Аны становится пустым. Она пытается понять: как же это так? Ухаживает Диего за ее подругой. А запирают бедную Ану! Ну да ничего… Пусть она теперь в золотой клетке, у нее остались слуги — и слуги верные именно ей. Тем более идти против мужа не придется. Ведь все, что потребуется сделать, — это отомстить змее коварной, что подругой притворялась!

Убить? Мало! С Диего станется ей на могилу цветы носить, писать печальные сильвы о бренности земного. Нет, мстить нужно по-иному… На это и пойдут мужнины подарки. Все равно Гаспар не помнит всех ее украшений и нарядов!

В другом крыле дворца Гаспар Нуньес пытался работать с бумагами, но пальцы ломали перо за пером. Всей славы, что в чернилах вывозился. Пришлось звать секретаря, велеть тому перебелить отчет о поставках ячменя для пропитания рабочих в новых галерных доках…

После — встать напротив окна, вперить взгляд… Мужская дружба не женская, рушится не вдруг. При первом известии от верного лакея Гаспар даже поверил, что жена намерена украсить его, что того оленя. Можно понять простеца — не смог заподозрить алькальдову дочь в сводничестве. Нет, право, Севилья — ад. А в Мадриде вроде еще хуже. Гаспар стукнул кулаком о ладонь. Захотелось схватить жену, нежданно любимую и любящую, в охапку, прыгнуть на палубу первого же отходящего в Перу корабля. Там, в золотой Лиме, можно прожить действительно счастливую жизнь. Сын и наследник рожден в Испании? Ну, значит, не будет дворянином пятого сорта! Надо, так и будущую невестку рожать в Севилью свозит. А он, Гаспар, заслужил немного счастья, не так ли?

Впрочем, минутная слабость прошла, стоило вспомнить, что ребенку не выдержать долгого морского путешествия. Что один сын — не сын. Дети мрут, а молодые люди имеют неприятное свойство напарываться на сталь и свинец, не оставив потомства. Сильный род — большая семья. Никак иначе. Значит, придется ногтями цепляться за отравленную солнцем землю. И для начала поговорить с шурином, Антонио. Он, конечно, человек не солидный, но за честь сестры вступится. А заодно, верно, знает, как проще решаются в Севилье такие дела.

От горько-решительных мыслей Гаспара отвлек секретарь, что вошел и положил перед сеньором тщательно переписанный документ.

— Испачканный я предал огню, ваша милость. Как вы и велели.

— Отлично. Ступай.

— Целую ваши руки, сеньор! Ваша благодарность дороже денег.

Секретарь поклонился и вышел. Что с того, что этот скряга мало платит, когда есть щедрый человек. В черном, разумеется. Зато с хорошо узнаваемым символом ордена Калатравы там, где под толстым колетом с ватной подбивкой биться сердцу…

Руфина шарит по карманам. Ничего! Но явно не воры: кошелек на месте. Неужто она такая растеряша?

— Ну вот, — бормочет под нос, — а потом это либо выйдет после небольшой правки за чьей-то подписью. Либо как есть, и за подписью дона Эспиносы. То-то на него набросятся критики. Исписался, впал в «темень»… Бедняга Диего!

Двое задумчиво наблюдают, как по ведущему к стапелю каналу ползет галера. Сейчас шлюз будет закрыт, док осушат, и гребной корабль встанет на тимберовку. То есть его разберут, осмотрят каждую деталь набора и обшивки. Заменят гнилые части на крепкие, сухие. Над окрепшим корпусом встанут новые мачты. На все уйдет месяц. Так за год можно все галеры севильской эскадры и подновить.

Этот док сейчас — единственный сухой галерный док в Испании. И своей очереди дожидается не меньше сотни королевских кораблей.

— Я хотел применить венецианскую систему, — сообщает один из наблюдателей. И кашляет. Сегодня сухо, и красноватая пыль висит в воздухе. И нет ни дождя, чтобы ее прибить, ни ветра, чтобы унести. Редкость для зеленой Андалусии. Но здесь, в доках, зелени нет. Только глина, такая же, как и та, из которой насушены кирпичи последних мавританских укреплений. Которые прячутся под побелкой всякого предместного домишки.

— И что?

— Не смогли. Нет у здешних мастеровых той выучки, а жаль. Представляете, дон Диего, — ковыляет по каналу такой инвалид с веслами, — широкий жест в сторону остановившейся галеры, — и у него, прямо на ходу, снимают оснастку, потом разбирается надстройка, там надводный борт. Тут на валики, накат вверх — и сразу обдирают днище! И новое кладут. Снова вниз — и теперь все наращивается, новенькое! Туда-сюда — две недели. Кстати, собрать корабль с нуля в Венеции могут даже быстрей. Правда, немного дороже. Я сам видел, как за десять дней управлялись.

Итальянский инженер вновь заходится кашлем. Нет, это не пыль.

— Барсучье сало пробовали? — интересуется Диего.

— Вы знаете, сколько оно стоит?

— Жизнь дороже. И еще — попробуйте обыкновенную яичницу. Знаю студента, который так и вылечился. Он врач, сам себе определил, что осталось ему не больше года. Решил хоть поесть напоследок как следует. А вкус у него простой, яичница превыше всего. Вот и ел — по пятнадцатиглазой за присест.

Студент, на деле, с отчаяния послушал одного юриста. Который тоже не сам придумал этот рецепт, выпросил — но инженеру об этом лучше не знать. Во-первых, начнет расспрашивать, кто да что, а то и к инквизиторам завернет. Как добрый католик. Что интересно, взбредет ли человеку донести, от действенности средства никак не зависит, это Диего давно уяснил.

— Вот яичницу я попробую…

Створки шлюза медленно затворяются за кораблем. Люди ленивы, да и мало их в Испании — потому работу исполняет ток воды. Красивая механика! Впрочем, слава итальянцев, как лучших инженеров, меркнет. Голландцы, которым не то что одинокий шлюз — дно морское осушить под силу, сделали бы то же самое силой ветра. Увы, мятежный север и верный юг Нидерландов разрезаны войной — и друг от друга, и от Испании.