Ну что ж, ребята, – вот он. Конец истории, которую я упорно держал в себе столько лет. Наконец раскрываю правду, которая чуть навеки не отбила у меня интерес к медицине и психиатрии, едва не разбила мне сердце и не свела с ума – истинную причину гибельных последствий для множества людей, связанных с Коннектикутской психиатрической лечебницей. Честно говоря, думал, что изложить эту часть моей исповеди будет тяжелей всего, но поскольку до сих пор мои писания встречали в целом позитивный отклик, возможность наконец расставить все точки над «i» сейчас не приносит мне ничего, кроме облегчения. Я сознаю, что многие из вас истолковали мою находку в стене родного дома Джо не совсем так, как это сделал я, но, по-моему, вы сразу всё поймете, прочитав заключительную часть.

Следующие несколько часов после моего ужасающего открытия прошли как в тумане. Я предложил Марте, сам находясь в некоторой прострации, немедленно позвонить в полицию, но она, похоже, пребывала в таком шоке, что вряд ли даже услышала меня. Как бы там ни было, я чувствовал, что нужно поскорей выметаться из ее владений, поскольку буквально только что напрочь развеял последние призраки надежды вновь обрести сына, которые могли еще у нее оставаться, возбудив вдобавок множество неудобных и угрожающих здравому рассудку вопросов касательно того, чью же именно госпитализацию она оплачивала последние тридцать с лишним лет. Будет лучше, рассудил я, если не я стану тем первым психиатром, с которым она обсудит все случившееся, так что по-быстрому извинился и поспешил к своей машине.

Припоминаю, что было около четырех часов дня, когда я вышел из этого проклятого особняка с топором в руке, после чего незамедлительно помчался на машине обратно в сторону больницы. Но поехал я не прямо туда. Если и существовал какой-то способ подловить Тварь, называющую себя «Джо», на признании в том, что она натворила, то я хотел им воспользоваться, так что первым делом заскочил в магазин «Радиорубка» неподалеку от больницы, где купил миниатюрный диктофон, легко умещающийся в кармане, и чистую кассету к нему. Я решил, что если Тварь не будет знать о наличии у меня подобного устройства, то может случайно проговориться, и у меня останется запись.

А потом двинул в больницу.

Подъехал около четверти шестого, подумывая уже прихватить с собой из багажника топор, чтобы покончить с этой проблемой раз и навсегда, прямо здесь и сейчас, но в итоге отказался от этой мысли, хорошо зная привычный больничный распорядок. Вокруг должно было быть слишком много народу, чтобы прямо сейчас что-то такое предпринять, и хотя меня действительно переполняло желание поквитаться с этим чудовищем, очень не хотелось и попасть в результате за решетку.

В тот момент моей главной целью было не убить «Джо», а получить от него кое-какие ответы. Что бы он там еще собой ни представлял, но по-прежнему оставался пленником во власти того, у кого имелся ключ от его палаты. Ворвавшись в больницу и ненадолго заглянув в свой кабинет, чтобы прихватить докторский халат, я прямиком направился в проклятое логово Твари. У самой двери вставил в диктофон кассету, нажал на «запись» и надежно упрятал аппарат в кармане белого халата. Повернул ключ и яростно распахнул дверь – мой праведный гнев пересилил последние остатки страха, который я мог испытывать перед лицом этого безвестного посланца ужаса.

«Джо» поднял взгляд, едва я вошел в палату. При виде того, что это я, на лице его прорезалась обычная кривоватая улыбочка, словно с момента моей безуспешной попытки освободить его ничего ровным счетом и не произошло. Когда он заговорил, в голосе его звучала та же скрипучая хрипотца, которую «Джо» подпускал, притворяясь, будто он в здравом уме.

– Так-так-так, давненько не виделись, док!

– Хватит придуриваться! – рявкнул я на него. – Кто ты?

– Кто я? Надо же, а она здорово промыла вам мозги, как я погляжу! Я ведь уже говорил: я абсолютно здоровый человек, которого они используют для чудовищ…

– Не смей, бл…! – гаркнул я. – Я только что был в доме настоящего Джо! Видел, что там, в стене. Спрашиваю еще раз: я знаю, что ты не человек; так что ты на самом деле?

Все никак не решусь изложить дальнейшее так, как я это запомнил. Я годами пытался убедить себя – всеми средствами, доступными профессиональному психиатру, – что оставшееся в памяти является лишь плодом моего воображения. Тем не менее воспоминания упорно остаются теми же самыми, не изменяясь ни на йоту. Следовательно, если сейчас моя основная задача – предостеречь вас от серьезной опасности, то я чувствую себя обязанным предупредить, что вынужден отнестись к испытанному тогда как к заслуживающему доверия и изложить все, как помню, даже если мне куда спокойней делать вид, будто на меня просто нашло временное помешательство.

«Джо» надолго уставился на меня. Моя осведомленность оказалась тем достижением, которого он явно не ожидал. Потом он встал, повернулся ко мне и широко раскинул руки, которые вылезли из рукавов. И тут в запястьях этих раскинутых и выставленных на мое обозрение рук стали сами собой открываться мокрые красные раны – кожа раздавалась медленно, словно по волшебству. Но заструилась из них не кровь – это была масса копошащихся, извивающихся, прожорливых личинок. Его улыбка стала еще шире и все продолжала расширяться, пока щеки не прорвались и не превратились в какую-то окровавленную дыру вроде ротового отверстия пиявки. Под ногами у него начала скапливаться мерзкая, ядовито-желтая лужа с какими-то алыми прожилками, плавающими в самой ее гуще. Ноги и торс на глазах вытягивались, пока он башней не навис надо мной, таращась сверху вниз со злобным кошмарным весельем.

Когда Тварь, которая называла себя «Джо», опять открыла свою пасть, с обнажившихся десен закапала кровь, и она расхохоталась тем самым хлюпающим, гнилым, больше похожим на отрывистое сопение смехом из моих ночных кошмаров.

– Паркер… детка моя, – протянула Тварь искаженной, омерзительной пародией на голос моей матери. – Помоги мне!

На миг меня парализовал страх. Окажись я послабее, не посмотри собственными глазами на тот маленький череп и тонкие кости в стене и не знай того, что узнал днем ранее, то таким бы и остался. Выбежал бы из палаты, что-то неразборчиво бормоча, только чтобы самому вскоре оказаться привязанным к каталке. Но годы, обремененные тяжким грузом вины и подогретые тихо кипящим праведным гневом, сделали свое дело, и я знал в тот миг, что бояться твари – значит дать ей то, чего она больше всего хочет. А я не смог бы, никогда не стал бы оказывать ей такого благодеяния. Мой страх превратился в раскаленную добела ярость, и я плюнул прямо в безобразную, злобно ухмыляющуюся рожу Твари, называющей себя «Джо».

– Хрен тебе! Ты разговариваешь, как моя мама, потому что уверен: я слишком испуган, чтобы дать тебе отпор! Точно так же, как ты знал, что если изобразишь из себя какого-то здоровенного жука, то наверняка напугаешь настоящего Джо!

Ответа не последовало – лишь еще больше крови выплеснулось из исковерканного рта Твари. И все же казалось, будто она хочет что-то мне сообщить. Мне понадобились все мои силы, чтобы не отпрянуть, когда она наклонилась ко мне так близко, так что я уловил ее зловонное дыхание – движение, за которым вроде не должна была последовать попытка напасть. Тварь вытянула одну из своих паучьих лап и ткнула ею точно в тот карман, в который я спрятал диктофон. А потом, опять разразившись все тем же булькающим смехом, насмешливо погрозила мне пальцем. Намек был совершенно прозрачным: «Это не принесет тебе ничего хорошего».