менее равномерно в пределах империи производились только чисто мусульманские поборы: подушная подать с христиан и иудеев и налог в пользу нищих с мусульман. Эти налоги рассчитывались ежемесячно, так же как и суммы с наследственной аренды, сборы с мельниц, за земельные участки в городах и т.п., причем все эти ежемесячные поборы взимались из расчета лунного года. На деле их брали из этого расчета только в больших городах, мало зависящих от урожая. Однако при сборе налогов в сельской местности приходилось считаться с крестьянином, с семенами и урожаем, иными словами, руководствоваться солнечным годом[801].

Так обстояло дело в бывшей греческой половине империи, т.е. в коптской и сирийской части; на Востоке руководствовались персидским календарем, там сбор налогов начинался с персидского Нового года[802]. Это было естественно в более ранние времена, когда Новый год приходился еще на летнее солнцестояние — время уборки урожая[803]. Теперь же Новый год приходился на начало весны, т.е. до уборки урожая, и поэтому уже халифы III/IX в. не раз пытались учредить другой налоговый год. Так ал-Мутаваккил определил началом взимания налогов в 243/857 г. семнадцатое июня, но умер, так и не успев осуществить это нововведение. Передают, что халифу ал-Му‘тадиду как-то во время охоты бросилось в глаза, что хлеб стоит совсем еще зеленый, а чиновники уже готовятся собирать налоги. После этого он приказал в 281/894 г. начать налоговый год одиннадцатого июля и одновременно унифицировал различные календари налоговых ведомств. Восток должен был отныне приспосабливаться к Западу: халиф распорядился, чтобы и персидский календарь, где обычно каждые 120 лет вводился добавочный месяц, следуя греческому и сирийскому образцу, вставлял каждые четыре года один дополнительный день[804]. Однако, так как лунный календарь нельзя было отменить из религиозных соображений, то параллельно существовали два календарных года различной длины, что создавало невероятную путаницу. Отличали, например, 300-й лунный год (ас-санат ал-хилалиййа) от 300-го налогового года (ас-санат ал-хараджиййа), а так как оба эти года в конце концов столь сильно расходились, «что налоговый год именовался по лунному, который давно уже закончился, и поскольку к лунному году никак нельзя было прибавить 13-й месяц, ибо тогда все священные месяцы сдвинулись бы со своих мест, а помесячные годовые налоги стали бы слишком куцыми», то в 350/961 г. было решено каждые 32 года пропускать один налоговый год и таким образом хоть как-то привести в соответствие оба типа расчетов. И 350-й налоговый год тотчас же превратился в 351-й. До нас дошло разработанное ас-Саби предписание[805].

Другим своеобразием мусульманского финансового управления было то, что налоговые ведомства провинций в то же время являлись и государственной казной: из своих доходов они покрывали штатные расходы (нафакат ратиба) и суммы на содержание войск, и только разница, т.е. нетто-доходы, препровождалась в центральное казначейство[806]. Поэтому суммы этого дохода употреблялись исключительно на нужды двора, на содержание гарнизона резиденции халифа, министерств и восточной части Багдада, на частноправовых основаниях принадлежавшей двору. Западная сторона, т.е. собственно город, являлась частью округа Бадурайа[807].

С бухгалтерией одного налогового ведомства Хорасана в IV/X в. знакомит нас ал-Хваризми[808]. Мы находим там:

раскладка налогов (канун[809]);

налоговый счет (аварадж), на который каждому налогоплательщику всякий раз записывались в кредит подлежащие уплате суммы;

журнал (рузнамадж), куда вносили ежедневные доходы и расходы;

закрытие месяца (хатма);

закрытие года (хатма джами‘а);

кассовая книга (та’ридж), в которой отдельные выплаченные суммы располагались построчно для более легкого их суммирования;

отчет (‘арида), разделенный на три столбца: первый для причитающегося по спискам, второй — для фактически полученной суммы и третий — для разницы («в большинстве случаев внесенная сумма была меньше, чем раскладка»);

расписка в уплате налога (бара’а);

окончательный расчет (джама‘а);

списание со счета (мувафака).

Сохранился также государственный бюджет за 306/918 г.; он кладет в основу общий расчет за 303 г. В нем, как и в книгах отдельных налоговых ведомств, против доходов ставились расходы, среди которых различали, как и у нас, штатные (ратиба) и внештатные (хадиса); заканчивался бюджет, как и у нас, суммой дефицита. Налоговые суммы с Вавилонии, Хузистана, Фарса и Ирана имели там только денежное выражение, в то время как еще около 260/873 г. наряду с денежным выражением приводилась и натуральная повинность; таким образом, это было выражением развития системы денежного хозяйства на Востоке. Напротив, сирийские и месопотамские провинции еще производили расчеты по двум видам[810]. Этим господством денег, убивавшим все более тонкие оттенки, да и вообще тысячелетним искоренением земной деловитостью всего духовного и обусловлено, что в бюджете полностью отсутствуют все те символические расходы, которые делают столь пестрыми налоговые ведомости западного средневековья. Лишь о городе Исбиджабе в Туркестане, на самой границе империи, имеются сведения, что он ежегодно отправлял в качестве поземельного налога (харадж) четыре гроша и одну метлу[811]. Однако, несмотря на это, около 300/912 г. стало обычаем вместе с данью или налогом посылать ко двору также отдельные диковинки. Так, в 299/911 г. из Египта вместе с деньгами прибыл козел с выменем, дававшим молоко[812], в 301/913 г. из Омана были доставлены белый попугай и черная газель[813], в 305/917 г. из Омана же — черная птица, говорившая по-персидски и по-индийски лучше, чем попугай, и черные антилопы[814].

В качестве важной формы землевладения по всей империи имело распространение ленное владение — наследственная аренда (икта‘); и на Востоке и на Западе это была древняя традиция. «Наследственная аренда установление персидское»,— категорически заявляет писавший о Востоке Абу Йусуф[815], на Западе же она восходила к римлянам. Как на Востоке, так и на Западе таким путем государственные земли и пустоши (agri deserti) переходили от правительства в частные руки[816]. Обложение налогами этих ленных владельцев регулировалось, правда, в каждом отдельном случае договорами и, согласно теоретикам, платили они одну десятую дохода[817]. Владельцы этих земель отнюдь не были в лучшем положении, чем обычные землевладельцы. Так, в одном сочинении IV/X в. встречается анекдот, повествующий о том, что Харун ар-Рашид намеревался дать своему лейб-медику в ленное владение земельные угодья, тот же, однако, попросил лучше дать ему денег, чтобы купить эти земли, подчеркнув при этом, что среди его владений нет ленных[818]. И все же большинство судебных разбирательств вызывалось как раз тем, что владелец поместья выдавал его