– Привет, юный Марс! – сказала она. – За что такая честь моему скромному маленькому дому?

– Элла, хрен тебя побери, ты очень хорошо знаешь, почему я здесь.

– В самую точку, – заметила она, и он увидел неуверенность в ее маленьких ярких глазах. – Жаль, что такие прекрасные губы произносят столь вульгарные слова. Хочешь пива, Дэви?

– Не хочу. Хочу знать, где она.

– Кто именно?

– Послушай, я прочел книгу. Я видел суперобложку. Ты знаешь, черт побери, знаешь!

Она молча смотрела на него. Потом медленно наклонила свою красочную шляпу в знак согласия.

– Да, знаю.

– Скажи, где она.

– Не могу, Дэви. Мы с тобой оба дали слово. Да, я знаю о твоем обещании.

Она видела, как он побледнел. Прекрасное юное тело с высокомерно развернутыми плечами вдруг словно обмякло; он неуверенно стоял на солнцепеке.

– Ну, как насчет пива, Дэви?

Она тяжело поднялась со стула и величественно прошествовала на террасу. Вернулась и протянула ему высокий стакан с пенной шапкой; они сели в конце террасы, укрывшись от ветра, на солнце.

– Я жду тебя уже целую неделю, – сказала она. – С тех пор, как напечатали книгу. Я знала, что ты загоришься. Слишком это заразительно, я сама плакала два дня, как протекающий кран... – она неловко рассмеялась. – Трудно поверить, что такое возможно, верно?

– Это книга о нас, о Дебре и обо мне, – сказал Дэвид. – Она написала о нас.

– Да, – согласилась Элла, – но это не меняет ее решения. Кстати, я считаю его верным.

– Она описала мои чувства, Элла. Все, что я чувствовал и все еще чувствую, но я никогда не сумел бы выразить этого в словах.

– Это прекрасно и верно, но разве ты не понимаешь, что это подтверждает правильность ее решения?

– Но я люблю ее, Элла... и она меня любит, – воскликнул он.

– Она хочет, чтобы это сохранилось. Не хочет, чтобы любовь умерла. – Он запротестовал было, но художница с удивительной силой схватила его за руку и заставила замолчать. – Она понимает, что теперь не может идти с тобой в ногу. Посмотри на себя, Дэвид: ты прекрасен, полон жизни, быстр; она станет обузой, и со временем тебе это надоест.

Дэвид снова хотел вмешаться, но она сдавила его руку в своем большом кулаке.

– Ты будешь стреножен, ты никогда не сможешь оставить ее беспомощную, она будет висеть на тебе всю жизнь... подумай об этом, Дэвид.

– Она нужна мне, – упрямо возразил он. – До встречи с ней у меня ничего не было и сейчас нет.

– Это не навсегда. Она кое-чему научила тебя, а душа в молодости заживает так же быстро, как тело. Она хочет, чтобы ты был счастлив, Дэви. Она так сильно тебя любит, что дарит тебе свободу. Она так тебя любит, что во имя этой любви отказывается от нее.

– О Боже! – простонал он. – Если бы только я мог с ней увидеться, коснуться ее, поговорить несколько минут...

Элла покачала массивной головой, отвисший подбородок печально заколыхался.

– Она не согласится.

– Но почему, Элла, скажи, почему? – В голосе Дэвида звучали отчаяние и боль.

– Она недостаточно сильна; она понимает, что если ты окажешься рядом, она дрогнет, и тогда вас обоих ждет еще большая катастрофа.

Они посидели молча, глядя на озеро. За Голанскими высотами поднялись облака, ярко-белые в зимнем свете солнца, отливающие голубым и серым, они ряд за рядом надвигались на озеро. Дэвид вздрогнул: на него дохнул ледяной ветер.

Он допил пиво и принялся медленно вертеть стакан в пальцах.

– Передашь ей кое-что? – спросил он наконец.

– Не думаю...

– Пожалуйста, Элла. Два словечка. – Она кивнула. – Скажи ей, что она правильно описала в книге, как я ее люблю. Скажи, что любовь превыше всего. Что я хочу попытаться. – Элла молча слушала, и Дэвид пошевелил пальцами, словно нашаривал в воздухе самые убедительные слова. – Скажи ей... – он помолчал и покачал головой. – Нет, это все. Скажи, что я люблю ее и хочу быть с нею.

– Хорошо, Дэвид. Я скажу.

– И передашь мне ее ответ?

– Как с тобой связаться?

Он дал ей номер помещения экипажей на базе.

– Ты скоро позвонишь, Элла? Не заставляй меня ждать.

– Завтра, – пообещала она. – Утром.

– До десяти. Позвони до десяти.

Он встал, потом неожиданно наклонился и поцеловал ее в обвисшую покрасневшую щеку.

– Спасибо, – сказал он. – Ты вовсе не такая уж плохая баба.

– Брысь, подлиза. Тебе придется привести с собой всех сирен Одиссея. – Элла вздохнула. – Ну, пошел вон. Кажется, я зареву, а для этого мне нужно побыть одной.

Она смотрела, как он уходит по газону под финиковыми пальмами. У калитки он остановился и оглянулся. Секунду они смотрели в глаза друг другу, потом Дэвид вышел.

Она слышала, как заработал мотор "мерседеса". Звук начал удаляться, стал выше, машина повернула на юг. Элла тяжело встала, пересекла террасу и пошла по дорожке к причалу, где, скрытая от дома частью древней стены, стояла ее моторная лодка. За стеной пряталось еще несколько каменных домиков.

Лодка покачивалась на мелких волнах озера. Элла прошла к самому дальнему домику и остановилась в открытой двери.

Внутри все было заново побелено. Стояла простая удобная мебель. Для тепла каменный пол покрывали ковры из чистой шерсти, толстые и пушистые. В нише стены недалеко от очага, стояла большая кровать.

У противоположной стены примостилась газовая плита, над ней несколько кастрюль. Дальше дверь вела в спальню и туалет. Эту пристройку Элла сделала совсем недавно.

Единственным украшением комнаты был пейзаж Эллы Кадеш с улицы Малик, он висел на противоположной от входа стене. Казалось, он освещает и согревает всю комнату; под ним за рабочим столом сидела девушка. Она внимательно слушала запись собственного голоса на иврите. С внимательным, напряженным выражением она смотрела в стену.

Элла с порога наблюдала, как она работает. Американский издатель купил права на англоязычное издание "Нашего собственного мира". Дебре авансом заплатили тридцать тысяч долларов и добавили еще пять тысяч за перевод. Она почти закончила работу.

Со своего места Элла видела шрам на виске Дебры. Он казался розовато-белым на смуглой, загорелой коже: так ребенок рисует чайку в полете; шрам в форме галочки, не больше снежинки; он лишь подчеркивал ее красоту – крошечный недостаток, усиливающий воздействие прекрасных правильных черт.

Она не пыталась его скрыть, длинные темные волосы были убраны назад и перевязаны кожаным шнурком. Косметикой Дебра не пользовалась, и кожа ее выглядела чистой и блестящей, загорелой и гладкой.