– Наг всегда наг! – выпалил Нестор главный тезис всего того сумбура, который пронесся в его голове.

– Это тут причем? – опешил Кир.

– Вы же сами говорили, что Наговость, она же нагота, – инклюзивная составляющая сущности любого Нага. Чтобы «видеть душой», – а это именно то свойство, которое отличает Нага от обычного человека, – нам и самим приходится обнажаться, открывать душу. Может, этим нашим свойством кто-то и воспользовался? Проникли, пролезли, пробрались в сознание кого-то из посвященных, в сознание имеющих доступ…

Кир смотрел на Нестора с надеждой. Он ждал: вдруг молодой и перспективный Наг Четвертого дна сумеет докопаться до истины, сумеет развеять-таки черные тучи, которые, как понял Нестор, чуть ли не в буквальном смысле накрыли Контору. Виданное ли это дело? Слыханное? Сама сущность Нага не дает возможности поступать так – оказывать содействие концептуальному противнику, тому, с которым уже не первое тысячелетие идет непримиримая борьба. Наг, поступивший так, тут же перестал бы быть Нагом. Но подопечный подвел: сказал невпопад, выдвинул очередную глупость. Кир поник.

– Ты же «работал совестью», – напомнил он своему подопечному. – Ты же помнишь, какой труд, какой риск проникнуть в сознание даже обычного человека. Чтобы проникнуть в сознание Нага, нужен другой Наг. И, уверяю тебя, такое вторжение никак не останется незамеченным. Какими бы технологиями не обладали наши заблуждающиеся партнеры по Взвеси, вытянуть такую информацию даже из наших открытых душ – задача неподъемная, я бы даже сказал абсурдная.

Кир замолчал. Нестор замолчал. Они тихо пили пиво. И даже в зале стало как-то совсем глухо. Вроде, и люди были, и разговоры разговаривали. Но уровень «белого шума» снизился в разы. Потом Кир глянул на часы. Вернее, не на часы – их он не носил – а на дисплей мобильного телефона. В самом же заведении, в пивной «Варяк», часы отсутствовали по вполне понятной причине: не знаешь времени – не торопишься к жене.

– У нас осталось одно незавершенное дело. Архиважное, – Наставник расправил плечи и снова стал добродушным корпулентным обаятельнейшим человеком. – Нам еще винный багаж из «Дома Диониса» забирать.

Нестор кивнул и пошел к стойке – на расчет, а Кир стал крупным пальцем тыкать в кнопочки (сенсорных он не признавал) телефона – вызывать такси.

Мир Саттва напарницу не предоставил. Нестору пришлось обходиться своими силами. В десять утра он стоял у входа в университет, где ранее бы встретил множество курящих студентов, разглагольствующих о смысле жизни. Но нынче в моде был здоровый образ жизни: каждый со своим железом в тренажерном зале, со своей экстремальной дурью в голове, со своим велосипедом. Вот и для велосипедов тут были стойки, в большом количестве, новые и блестящие. И если стояли кучки студентов то тут, то там, то либо с айфонами – каждый в своем, либо с энергетиками – тоже каждый со своим, а не так, как раньше – бутылка пива или вина по кругу, «и хлеба горбушку – и ту пополам».

Современные высшие учебные заведения в последнее время стали блистать лоском. Высшее образование стало платным, а финансирование от государства не прекратилось. Кто-то на этом что-то зарабатывал, поэтому было выгодно давать много, чтобы возвращалось больше. Еще были спонсоры, вполне понятные: студенты – это будущее, а будущее нужно идеологизировать или, как сказал бы Наставник, индоктринировать. Да и сами индоктринируемые были рады платить за эту самую индоктринацию. И чем больше в вузе было приглашенных из-за милого рубежа хирургов со своими идеологическими скальпелями, тем больше готовы были платить подопытные за собственные вивисекции. Гранты, программы обмена, мастер-классы… Каждая секта лезла в головы студентам со своим помелом. А великий ректорат в каждом институте-университете-академии на то был и поставлен, чтобы, выполняя предписания Отцов глобализации, одних пущать, а других не пущать.

Должности были отнюдь не синекурные – тут важны были нюх, беспринципность и профессионализм. Не профессионализм в той области знаний, которая была актуальной в вузе, а профессионализм лавирования без зонтика между капельками дождя.

Потому студенты входили в стены alma mater с гордо поднятой головой, а покидали те же стены с головами еще более поднятыми, потому как в них было пусто в отсутствии специальных знаний, да еще они были наполнены легчайшим гелием всевозможных установок и паттернов. Ложных, абсурдных, нелепых, но соответствующих господствующей доктрине, а потому воспринимаемых не иначе как аксиомы. Любой такой студент мог презрительно и безапелляционно выдавать заготовленные штампы и разговор специалиста «той» эпохи, пытавшегося опереть причины на следствия, со специалистом молодым, апеллирующим исключительно к фактам, как правило, напоминал сценку из рассказа Василия Шукшина «Срезал!».

У Нестора было несколько знакомых «серебряных щитов» из старых когорт профессуры, да и отец его Иван Несторович, был человеком глубоким и панорамным. Со стороны общение этих людей с представителями современной формации, заглянцованными не только передовыми образовательными технологиями, но и умелыми СМИ, напоминало подъем гигантских кальмаров с бездонных глубин в попытке найти некий солнечный свет в верхних слоях социального океана, но находящих только стада суетливой, но безоговорочно уверенной в себе сельди. Сельди, плывущей в неводы тральщиков.

Зато каждый новый экономист знал, как работает рынок, и почему он так работает. Каждый новый юрист знал, что правового поля нет, а есть связи. Каждый новый историк держал в памяти сотни дат, событий, названий партий и общественных движений. Только вот не было смысла связывать все эти многочисленные факты ниточками более или менее очевидных корреляций.

А вот кафедра исторической грамматики и компаративистики выглядела обшарпано, как подъезд в неблагополучном районе. Не жаловали историческую грамматику. И компаративистику тоже не жаловали. Вернее, сравнительную грамматику торжественно, как новым званием, нарекли иноземным термином, на чем чествование и было закончено.

Нет, была в этом же вузе и кафедра компаративистики английского языка – она сияла щедрым глянцем, была пафосна и пестрела красным, синим и белым – цвета складывались в великолепные звезды, полосы, квадраты и кресты гордых флагов. Другое отношение было к языку колониальному в одной из колоний.

А вот здесь, у крашенных масляной зеленой краской стен со стыдливыми портретами Даниила Заточника да Нестора Летописца (Нестор Иванович грустно улыбнулся) в скромных рамках, с большим плакатом от руки (!) расчерченного расписания, с проемом в одностворчатую дверь из ольховой фанеры, не было никакого пафоса.

Большая некогда страна распалась на одну побольше и несколько поменьше. И вот те, что поменьше, как-то сразу были взяты в оборот, обласканы, рукопожаты и елеопомазаны Великими Иноязычными Державами (ВИД). И потому нынче в тех, что поменьше, ту, что побольше, не жаловали. Ну, как-то неудобно было перед этими самыми ВИДами. Вроде, как замуж снова выйти, а бывшего из контактов не удалить – заподозрят же. Пусть не скажут (а скорее всего – и скажут!), но думать будут и догадываться – это уж точно. И поставят, так сказать, на ВИД.