Но уже явились люди исправлять повреждения. Прежде всего, была удалена изоляция, затем подбирались пары проводов. Всякий телефонный провод состоит из пары перевитых вместе проволок, и было не так трудно подобрать их одну к другой. Но необходимо было проверить провод каждой пары, чтобы убедиться, не испорчен ли он. Для правильного соединения проводов с центральной станцией втыкают всякий подвергаемый испытанию занумерованный провод в землю, отметчик с батареей и телефонным аппаратом, также соединенным с землей, подбирает провода, пока ему не попадает такой, по которому пройдет ток, и тогда телефонный аппарат прозвонит. Подобранные пары снабжают одинаковыми номерами.

Скоро нам надоело смотреть на этот подбор, он был невероятно однообразен и подвигался отчаянно медленно. Очевидно, такого же мнения были и служащие, потому что спустя некоторое время было приказано как-нибудь связать провода, чтобы привести их в порядок уже на главной станции. Там кабель перережут снова и подберут подходящие пары.

Пробираемся к выходу, нас окликает какой-то человек. Он давно присматривается к нам.

– Алло! Вы что тут делаете?

– Да только посмотреть пришли, – отвечаю. – Нас никто не задержал, и нам удалось спуститься.

– Я полагаю, вам в жизни еще не случалось видеть ничего подобного. По крайней мере, мне не приходилось ни разу за все время моей работы. Семь тысяч проводов смешаны, словно клубок шерстяной пряжи! И не одни только телефонные провода. Общий хаос, в который попали и телеграфные, и пожарные провода.

– Вероятно, прервалось всякое сообщение в городе? – заметил Билл.

– Всякое сообщение в городе? Ха, ха, ха! Во всем городе, говорите вы? В этом городе пятьсот тысяч телефонных абонентов. Загляните как-нибудь в телефонную книжку. Вы получите представление, каких размеров достигает нью-йоркская телефонная сеть! Списки эти мы печатаем целыми вагонами, краски на это печатание и то идет не меньше семи тонн ежегодно! Вы и понятия не имеете, какая масса телефонной проволоки погребена под этими улицами. Нью-Йорк – это прямо-таки медные копи. Во всех наших проводах больше восьми миллионов килограммов меди и двадцати миллионов килограммов свинца.

– Порядочная сумма денег.

– Полагаю, около двенадцати миллионов долларов.

– Хорошо, что вы все это закапываете в землю; вам не угрожают воры, – замечаю я.

– К сожалению, не все закопано в землю. В земле только городские провода; да еще есть длинный подземный провод между Бостоном и Вашингтоном. Все остальное над землей, и кражи меди случаются, только теперь уже реже.

Наш новый знакомый посмотрел на свои часы.

– Однако я сильно опоздал! Ну, теперь я с вами прощусь. Но если вас интересует телефонная техника, приходите ко мне на станцию. Только не раньше, как через пару дней, когда мы приведем в порядок весь этот хаос, – предлагает он и дает нам свою карточку.

Билл и я немало спорим, сколько дней может быть в этой «паре». Наконец, решаем: раньше, чем через три дня прийти неловко, и на третий являемся к господину Берту.

– Очень рад вас видеть, – ласково встречает он нас. – Я везде пройду с вами сам. Начнем снизу.

Берт ведет нас к лифту, и мы спускаемся до первого этажа, а оттуда по лестнице в подвал, здесь под сводами проходят кабели. Смотреть собственно нечего, кабели покрыты свинцовой оболочкой, их сорок – пятьдесят штук.

– Здесь входят кабели с улицы, – объясняет Берт, – и проходят дальше до распределительных щитов. В каждом кабеле шестьсот пар проводов, передатчиков в эту минуту бесчисленных разговоров.

– Как? Немые кабели? – говорю я.

Это казалось невероятным. Тишина под сводами удручающая, прерывали ее только наши голоса, да звук шагов по бетонному полу.

– Да они полны жизни, всегда сотни, даже тысячи говорят по ним одновременно. Мы, американцы, пользуемся телефоном больше, чем какой-нибудь другой народ в свете. За последний год американская статистика насчитала четырнадцать с половиной миллиардов разговоров, иначе говоря, две трети разговоров всего земного шара, и добрая половина их падает на Нью-Йорк. В одном нашем городе вдвое больше аппаратов, чем во всей Франции, и почти столько же, сколько во всей Великобритании. В Соединенных Штатах один телефонный аппарат приходится на двенадцать жителей. Если бы ваш слух мог воспринимать электрические волны и вы в состоянии были бы понимать то, что бежит по этим кабелям, то до вас из этих немых проволок донесся бы настоящий ералаш голосов, полная коллекция всех языков земного шара, от китайского до болгарского. И все эти голоса кричат, бранятся, плачут или смеются. Мы здесь вблизи финансового центра города, и потому, вероятно, сейчас по этим проводам приобретаются или теряются целые состояния. Но мы глухи к этим голосам, пока приемник «мегафон» не превратит электрические волны в воздушные. Может быть, эти провода несут сейчас новости первостепенной важности в Чикаго, Сен-Луис или даже Денвер. Кстати, вчера вечером я высчитал, что требуется двадцать вагонов меди, чтобы ваш голос из Нью-Йорка донесся в Денвер. Поэтому, как вы понимаете, разговоры на дальнее расстояние не могут стоить у нас дешево и воры, перерезающие наши провода, больше убытка наносят нам перерывом сношений, чем потерей меди.

Из-под сводов каменного помещения мы переходим в другое, заваленное кабелями и проволокой, своим видом напомнившее мне хаос уличного туннеля. Берт сообщает, что это кабельная сеть построек Манхэттенского синдиката.

– В былые времена мы всю работу по оборудованию телефонной сети того или иного здания производили на месте, – рассказывает он, – теперь же мы сберегаем и время, и расходы, готовя всю установку здесь, а затем кабель со всеми ответвлениями доставляем на крышу постройки и уже оттуда спускаем в кабельную шахту. Мы заготовляем все необходимые ответвления каждого этажа; в самом здании остается лишь проводка комнатных соединений. Для этой постройки понадобилось триста семьдесят километров телефонной проволоки, иначе говоря, столько же, сколько на проводку между Нью-Йорком и Вашингтоном. Вы можете себе представить, как внимательно нужно следить за тем, чтобы поставить правильно каждый провод на свое место.

На третьем этаже можно было видеть, как кабели распадаются на мириады проводов и с помощью целого лабиринта клемм соединяются с распределительными щитами. И здесь все так холодно и тихо, что немало нужно полета фантазии, чтобы почувствовать, какая лихорадочная деятельность бьет в этих «медных нервах», как их называет Берт.

– Наэлектризуюсь я, если дотронусь? – спрашивает Билл, дотрагиваясь пальцем до провода.

Я дивлюсь его храбрости, а Берт смеется.

– Вы ничего не почувствуете. Вы знаете, что нет более восприимчивого прибора, чем телефон. Для передачи тока на многокилометровое расстояние требуется напряжение не более 24 вольт, а разговорные токи сами настолько слабы, что воспринимать их в состоянии лишь крайне чувствительные приборы. Их измеряют тысячной долей ампера, а что это составит, вы сообразите, если подумаете, что из обыкновенного сухого элемента можно получить от шести до тридцати ампер.