– Да так, просто американцы…

– Значит, только сотрудничество?

– Именно, – ответил я. – Не вассалитет, как вы пытаетесь навязать, а сотрудничество. И постепенно все более тесное сотрудничество, пока не сольемся в одно общество. Не на ваших условиях, не на наших, а на…

– Компромиссных?

Я покачал головой.

– Нет. На условиях прогресса и продвижения к сингулярности. И вам, и нам многие условия покажутся жестковатыми, тут мы с вами в одной упряжке, но придется принять, иначе миру не выжить.

Мясо в самом деле восхитительное, хотя я не гурман, вообще к еде достаточно равнодушен, для меня важнее калории, витамины и микроэлементы, а все остальное выработает организм, он у людей настоящая алхимическая лаборатория, такие трансмутации творит, никакой ядерный реактор не сумеет…

Некоторое время ели молча, я заметил, что и Дуайт с Сигурдсоном тоже не гурманы, вообще настоящие мужчины не могут быть гурманами по определению, зато нет настоящих среди тех, кто позиционируют себя как знатоки вин, театра или искусства.

– Как блюдо? – поинтересовался Дуайт. – Это их фирменное!

– Терпимо.

– Гм… а как сама Америка?

Я сказал честно:

– У россиян к вам очень даже смешанное чувство.

– Вражды, – сказал Дуайт с пониманием, – а что еще?

– Вражды, – подтвердил я, – зависти, осознания вашей правоты в целом, желания помочь… и дать сдачи.

Он вскинул брови.

– Странное сочетание.

– Ничуть, – заверил я. – Когда человек, которого вы считаете умным и правым, начинает вас оскорблять и унижать, возникает желание дать ему в морду. Когда несете свет и просвещение в Азию и на Ближний Восток, мы приветствуем, поддерживаем и помогаем, но когда и нас зачисляете в ряды террористических режимов, мы готовы сунуть палку вам в колеса.

– Даже, – уточнил он, – когда мы едем в правильном направлении?

– Даже, – подтвердил я. – Мы ж люди, в конце концов?.. А значит, ничто человеческое нам не чуждо. Под человеческим принято подразумевать именно нечеловеческое, иррациональное, дурное, это чтоб понятно было даже американцам.

После обеда, малость отяжелевшие, мы провели в зале заседаний еще четыре часа в дискуссиях с генералами. Дуайт за это время пару раз переговорил с гражданскими. Парни явно из его ведомства, чувствуется по ряду параметров, я отвлекся и отыскал их засекреченные досье, но ничего особенного, Роб Кордли и Мэтт Миддледич, старшие агенты по особым поручениям, можно гордиться, это достаточно высокий ранг, оба в свое время успели поработать за рубежом, но в боевых операциях не участвовали, явно их сразу по результатам тестов готовили в стратегический резерв.

В зал наконец-то принесли бутылки с минеральной водой, а то у многих глотки пересохли от споров.

Дуайт придержал меня за локоть и сказал шепотом:

– Через пару минут закончим, рабочий день подошел к концу. Что-то хотите еще сказать?

– Да пока все идет хорошо, – заверил я.

– Правда? – спросил он с сомнением. – Ну тогда ладно. Я выделю машину, вас отвезут в отель. Если будут какие-то пожелания, только свистните.

– Пока все в порядке, – повторил я. – Завтра утром увидимся!

– Я позвоню вам в номер, – пообещал он. – Если надумаете малость поразвлечься вечером, могу такую программу задействовать!

Я покачал головой.

– Дуайт, вы же видите, я не развлекун. Как и вы. Нас интересует дело, а в остальное время только короткий отдых для ума и тела. Утром увидимся, продолжим работу с новыми силами.

Он улыбнулся, крепко пожал руку, прощаясь.

Когда я вышел из здания и спускался по ступенькам во двор, отыскивая взглядом выделенную мне машину, издали донесся оклик:

– Доктор Лавроноф!

Возле длинного ряда генеральских машин высится, как баобаб, фигура генерала Барбары Баллантэйн.

Я посмотрел в ее сторону с опаской, не ослышался ли, а она снова окликнула меня и помахала рукой. На всякий случай я оглянулся, надеясь, что не мне. Однако, увы, смотрит прямо на меня, как громадная змея на лягушку.

Я нехотя потащился в ее сторону, прикидывая, что ей надо и как отвертеться и от разговора, и вообще от общения.

На просторе автомобильной парковки она еще громаднее и носорожистее, взглянула в упор, будто ткнула палкой.

Я сказал вежливо:

– Генерал?

– Доктор, – произнесла она так веско и почти с натугой, словно держит в руках, собираясь обрушить на меня, скалу размером с Сингапур, – я глава сенатской комиссии по надзору за действиями наших силовых структур.

Я несколько деревянно поклонился.

– Да, генерал, вы уже упомянули как-то случайно… пять или шесть раз, если не ошибаюсь.

– Приходится, – пояснила она с суровой надменностью. – Вы же русский, вам повторять надо.

– Да, – согласился я, – запрягаем мы долго. Мы мирные люди, но наш минный пояс стоит на запасном пути… Это вы хотели услышать?

Она произнесла с отвращением:

– Дикари. Других вариантов просто не видите. Все же для вас делается!

– Гитлер тоже нес в мир новый порядок, – напомнил я. – Но его как-то не все поняли.

– Это вы о России? – спросила она.

Я кивнул, она искушена в дебатах, спорить с такими бесполезно, да и место неподходящее, потому я сказал совсем мирно:

– Культурные люди умеют выбирать друзей.

– Вы о президенте Сирии Асаде?

– О его соседе, – уточнил я, – о Саудовской Аравии, где вчера прилюдно казнили двух гомосексуалистов, а одного толпа на улице забила насмерть камнями… Лучший друг вашей страны! В смысле, и геи лучшие друзья, и Саудовская Аравия лучший друг, странно да? Но это нам странно, а вот вам как-то не странно, и все понятно, хотя непонятно, как это понятно, но у вас своя логика, верно? И ни одного протеста ни от вашего правительства, ни со стороны ваших геев. Интересно, правда?

Ее глаза сверкнули яростью, но она подавила вспышку гнева и произнесла со сдерживаемой враждебностью:

– Мы люди военные. Если политики делают что-то такое, что мы не понимаем, то разумнее полагать, что это именно мы недопонимаем, чем безосновательно считать их глупцами.

– Разумно, – согласился я. – Однако, как глава сенатской комиссии, вы в большей степени политик, чем военный? Или это вроде женщины-физика?

– А при чем здесь женщина-физик?

– Да так, – пробормотал я. – Почему-то вспомнил морскую свинку. Так чем могу помочь главе сенатской комиссии? Или хотя бы навредить?

Она сказала резко: