Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но произнес он это почти с неприязнью. Как будто с другой стороны баррикады. И я снова ощутил опасность, исходящую от него, того и гляди готовую вырваться.
— Еще что ты о мне знаешь? Что рассказала Габи?
— Да почти то же, что и ты сам. Что ты был богачом, королем Тель-Авива, швырял деньги направо и налево, путешествовал по всему свету… И грабил банки, и водил за нос полицию.
Я уж не стал говорить, что знаю и о том, как они с отцом встретились в первый раз. А то бы он совсем расстроился.
— И это она тоже сказала, когда господин твой отец был не рядом?
— Да. Это наша с ней тайна.
— Она очень-очень особенная девчонка, — задумчиво произнес Феликс, поглаживая пальцем свой черный перстень. — Она еще больше мудрая, чем я. И чем твой отец. Гений!
— Правда? Ты правда думаешь, что она особенная? — Я-то, поскольку часто бываю с ней и вижу, как к ней относится отец, забываю иногда, насколько она особенная и мудрая.
Феликс покачал головой:
— Если я действительно понимаю ее идею — я снимаю перед ней шляпу и говорю: Габи, ты гений!
Похоже, я спасен. Наше путешествие спасено, мы едем дальше! Я даже не решался поверить.
— Ты правда согласен попробовать? Добыть для нее этот шарф?
— И золотой колосок, конечно.
Благословен Ты, Господи, повелитель всего звездного воинства. Аминь.
— А Габи не сказывала тебе, почему ей нужно колосок?
— Не помню. Кажется, нет.
Я соврал. Не хотел его обижать.
Габи смеялась, что если бы у нее было сердце преступника, то отец тут же влюбился бы в нее, потому что его только преступники и интересуют. Может быть, надо было так и сказать Феликсу. Может быть, он принял бы это за комплимент. «Феликс Глик и Лола Чиперола! Какая пара! Если у меня будет сиреневый шарф и золотой колосок, я попрошу добрую фею избавить меня от Заклятья Оладьи и завоюю сердце упрямого принца! Ты же сможешь добыть их, мой рыцарь?»
И смотрела на меня с мольбой.
Феликс сказал:
— Возможно, Лола хочет, чтобы мы делали что-то взамен за такую важную вещь.
— Пусть только попросит! Мы все сделаем.
— Она может просить непростую вещь.
— Нужна дерзость! — напомнил я.
Феликс медленно провел рукой по своим приклеенным усам:
— Возможно, что и я прошу тебя сделать что-то взамен за колосок. А? Такая вещь не отдается легко.
Мне стало не по себе.
— А что именно? — резко спросил я.
— Не бойся, господин Файерберг! — сразу же ответил Феликс, и я понял, что он обиделся. — Ты не очень-то веришь Феликсу, так?
— Я просто спросил.
— Нет! Не говори сейчас, не ври! — вспылил он. — Феликс ни один раз не врал тебе! А ты все время проверяешь его! Некрасиво. И жаль.
Он замолчал. Губы у него подергивались от обиды, морщины на лбу стали глубже. Обижался он как ребенок.
Я очень смутился. И спросил без всякой надежды на ответ:
— Я просто хотел узнать. Что мне надо для тебя сделать?
— Не сейчас. Я должен узнавать, что ты готов. — Он скрестил руки на груди, не глядя на меня.
— Я готов! Ну, скажи!
Он покачал головой:
— Еще нет. Ты подозреваешь Феликса. Все время проверяешь! — Он совершенно забыл про образ старика Ноаха и говорил обычным голосом:
— Ты не понимаешь, что Феликс делает тебе особенное предложение. Дает особую возможность. Чтобы когда-нибудь ты смог думать как Феликс, понимал закон Феликса. И был бы как в сказке. Но только если ты веришь меня. Когда ты веришь даже мои враки — тогда ты готов, чтобы принимать мой закон.
Что я мог сказать? Мне очень хотелось, чтобы Феликс был доволен мной, но все-таки я боялся. Никак не мог поверить ему целиком и полностью. Я и себя-то все время опасаюсь. Наверное, не выйдет из меня настоящего преступника. Даже на пару дней.
— Сейчас пьем кофе и идем, — сказал Феликс, — никто не заставляет нас выпить его до дна. А у нас есть еще много работы.
Я поставил чашку. Мгновение мы пристально смотрели друг на друга. Я увидел, что он постепенно успокаивается. И может быть, когда-нибудь простит за причиненную обиду.
— Ты уже знаешь, куда мы теперь идем? — поинтересовался Феликс.
— За шарфом Лолы Чиперолы, — ответил я с сомнением и надеждой. Никогда не думал, что смогу произнести это вслух. Мне хотелось, чтобы он поверил в то, что я могу измениться.
— Браво! — устало похвалил он меня. — Ты скор говорить.
— Пойдем. — Я с готовностью встал, мне хотелось растормошить его, поделиться своим радостным настроением, чтобы он поскорее забыл о том, что произошло. — Пойдем!
— Только одну минутку! — В глазах его уже появилась хитрая искорка. — Как ты себя ведешь, господин Тами Файерберг! Здесь же ресторан! Сначала нужно не-расплатиться!
— А если мы не застанем ее дома? — спросил я через пару минут после того, как мы тронулись.
— Застанем, застанем, — промурлыкал Феликс, продолжая напевать себе под нос, прищелкивая языком в такт и барабаня пальцами по рулю. — Сейчас она, может, в театре, заканчивает спектакль, но потом точно приходит домой.
— С чего ты взял, что она поедет домой?
— Точно. Домой.
Меня злило, что он ни с того ни с сего сделался таким специалистом по Лоле Чипероле. В конце концов, это моя привилегия.
— Почему?!
— Потому что есть закон: что должно быть — будет. И все. Она должна возвращаться домой и отдавать тебе шарф.
— Что это за закон?
— Правило для нашего путешествия. Особенное правило! Потом все понимаешь.
Я не понял. Я устроился в глубоком кресле старенького «жука», как горошина в стручке (это Габина присказка!), и подумал, что устал бояться. Меня уже не волновал ни рослый официант, который так и остался кричать, размахивая руками, на парковке, ни два поста полиции, которые мы с легкостью миновали, не дав ни малейшего повода для подозрений. У меня было такое чувство, что сегодня все получится.
Но кто я?
Обманщик. Выдаю себя за другого. Мальчишка, прикинувшийся девчонкой. Ем в ресторанах и не забочусь о том, чтобы расплатиться. А это ведь кража. И, несмотря ни на что, — удовольствие, терпкое, дразнящее, которое приводит в трепет и сладко расходится по телу. Удовольствие от того, как точно исполнился наш план: мы вышли из ресторана, Феликс попросил официанта помочь нам подтолкнуть машину, а потом оставил его с кошельком в руках — тяжелым, но абсолютно пустым, точнее, наполненным песком… Не буду вдаваться в подробности. Стыдно даже рассказывать о том, как я участвовал в этом безжалостном преступном сговоре.