— Свидетелями, наверное, будут люди вроде коменданта Обри? — спросила Фелиситэ с презрением.

— А также вроде патера Дагобера и других, подобных ему. Мы не пожалеем усилий, чтобы выяснить, как все было на самом деле.

Патер Дагобер, монах из ордена французских капуцинов, был духовным главой колонии. Он один мог дать беспристрастную оценку событий последнего месяца. Великодушный и добрый человек, которого все любили, зная о его снисходительности к человеческим слабостям, он наверняка постарается сделать все от него зависящее, чтобы помочь арестованным.

Фелиситэ вновь пригубила вино.

— А еще Ашанти услышала, что Фуко тоже арестован.

— Верно, — кивнул Морган.

— Но это же просто нелепо. Он был всего лишь главным интендантом, занимался королевскими складами.

— Где хранилось оружие, которым воспользовались люди, напавшие на корабль Уллоа.

— Хорошо нападение, нечего сказать! Они лишь обрубили швартовы в гавани!

— Там был отряд из четырехсот вооруженных людей. Уллоа просто повезло, когда они решили, что его можно отпустить без лишних жестокостей.

— Вооруженные люди? — усмехнулась Фелиситэ. — Это были просто подвыпившие гости, возвращавшиеся со свадьбы. Я сильно сомневаюсь, что их набралось там больше двух сотен. Откуда вы только взяли эту цифру в четыреста человек?

— Это предстоит выяснить на суде вместе с другими вопросами.

— Сначала Лафреньер и Брод, теперь — Фуко, все они занимали важные посты при французских властях, на которые их назначил сам король. Эти обвинения с каждым днем становятся все более беспочвенными.

— Мне тоже так кажется, однако мы арестовали не так уж много людей, по сравнению с подобными случаями в других местах. Два года назад в мексиканских провинциях за участие в заговоре казнили восемьдесят два человека, хотя против них было куда меньше доказательств.

— Возможно. Но я говорю о французах. Почему они должны отвечать по испанским законам?

— Подстрекая к восстанию после передачи колонии другой державе, они совершили двойное преступление — против их собственного правительства и против моего.

Фелиситэ со стуком поставила бокал на стол.

— Вы сошли с ума! Что страшного в том, если человек не согласен с политикой правительства? Почему это должно становиться вопросом жизни и смерти?

— Человек может думать все, что пожелает, однако он не должен склонять других на свою сторону. Стоит ему это сделать, как он переходит в разряд противников власти. Если к нему присоединится достаточное число людей, страна окажется расколотой, а значит — ослабленной. Раздор влечет за собой неопределенность, а это противоречит главному праву всех людей: добывать пропитание своим семьям, лучше работать самим, учиться, творить, наслаждаться жизнью. Кроме того, в этом хаосе другой, более мощной стране будет гораздо легче пустить в ход свою армию и завоевать ту, где царит беспорядок.

— Но иногда такое случается, если даже в стране мир и согласие, — с горечью заметила Фелиситэ.

Из двери, одновременно ведущей к выходу и в столовую, послышалось негромкое покашливание. Пепе склонил голову в поклоне, увидев, что на него обратили внимание.

— Ужин готов.

На первое всем подали по небольшой чашке супа из крабов. За ним последовал цыпленок, сваренный в вине с несколькими побегами аспарагусов, лежащих на краю тарелки. Хлеба на столе было в избытке, однако больше не подавали никаких овощей, ни одного мясного блюда, никаких соусов или желе. На десерт принесли запеканку. В общем, такое меню вполне могло устроить какогонибудь больного, что, впрочем, было не так уж далеко от истины. Морган ел очень мало. Он ограничился несколькими ложками супа и маленьким кусочком курятины.

Во время ужина Пепе часто бросал на хозяина встревоженные взгляды. Он то и дело входил и выходил из столовой, подливая в бокалы вина, смахивая со стола хлебные крошки и убирая ненужную посуду.

Задержавшись возле Моргана, чтобы снова наполнить его бокал, слуга негромко спросил:

— Вам не понравился цыпленок, мой полковник?

— Он очень хорош, — ответил Морган.

— Но вы почти ничего не ели. Я бы приготовил для вас ветчину или что-нибудь еще в этом роде, только в этом доме нет никакой другой еды. Абсолютно никакой.

— О чем ты говоришь?

Пепе едва заметно пожал плечами.

— Я нашел здесь только немного муки и шоколада и еще горшок с лесным медом. Больше у них на кухне нет ни единого кусочка. Половину того, что сегодня приготовили, отнесли в тюрьму. Женщина, которая распоряжается на кухне, говорит, что у них нет денег.

— Это правда? — Морган взглянул на Фелиситэ, нахмурив брови.

— Что именно? — Щеки девушки зарделись от охватившего ее гнева, вызванного этим унизительным вопросом.

— Мне трудно в это поверить, особенно после тех невероятных предложений, которые я услышал от тебя не так давно.

— Тогда речь шла о комиссионных и льготах, а не о наличных деньгах. Кроме того, меня предупредили, что я не имею права ничего продавать из имущества отца, описанного на предмет конфискации, а лавку, где он торговал тканями, естественно, пришлось закрыть после его, ареста. Чтобы получить вознаграждение, которое я обещала, вам бы пришлось ждать, когда его оправдают и отпустят. Я не имею права продавать даже собственную одежду, потому что она, по справедливому убеждению властей, тоже принадлежит моему отцу. Морган нахмурился еще больше.

— Но твой отец наверняка откладывал что-нибудь на черный день, и на эти деньги можно покупать еду. Тебя никто бы не упрекнул, если бы ты воспользовалась ими с этой целью.

— У него было немного денег, но они пропали. — Фелиситэ опустила глаза, глядя на кусок цыпленка, остывавший на тарелке.

— Пропали?

— Их взял Валькур. Морган откинулся на стуле.

— Почему ты не сказала мне?

— Зачем? — осторожно поинтересовалась она.

— Я бы дал тебе денег.

— От вас мне ничего не надо. — Фелиситэ вскинула голову.

— Возможно. Но только тебе и твоим слугам нужно есть. Да и я сам, несмотря на свое равнодушное отношение к пище, вряд ли останусь безразличным, если на столе не окажется абсолютно ничего.

Ответом на его слова было молчание. Увидев, что Фелиситэ не собирается продолжать разговор, Морган стремительно обернулся к Пепе, заставив того подпрыгнуть от неожиданности.

— У тебя есть деньги, так?

— Да, мой полковник.

— Почему тогда ты сам не отправился на рынок, раз увидел, что здесь ничего нет?

— Я бы с удовольствием, мой полковник, — сокрушенно проговорил слуга, — только я понял это слишком поздно. К тому времени торговцы на рынке уже закрыли лавки и разошлись по домам.