легко увидеть и докопаться до правды. Сама подумай, Тери, она может разрушить вашу жизнь из-за ложной информации. Я сотни раз встречал такое. И дело не в страстной и пылкой любви к Льву – ее просто бесит, что он выбрал тебя. Есть другой вариант – настоящий отец малыша от нее отказался, вот Тина и вспомнила про другого любовника и потенциального папашу.

– Я не знаю, Адам… Имею ли право вмешиваться без ведома Льва?

– Это твоя жизнь и будущее счастье, Тери. Так что… думай сама. Приеду через двадцати минут, собирайся. Твой папа предупрежден о нашем визите.

Надо же! Ну и Аверин. Он даже не убедился, что я не против поездки, сам за меня решил. Как теперь быть с Дариной? Возьму-ка я ее с собой. Одеваюсь и быстро строчу Льву сообщение. Так мол и так, есть важная информация по делу о похищенной дочери, нужно срочно уехать.

«Хорошо», – отвечает он. Значит, выяснение отношений с Тиной и Елизаветой Тимофеевной затянулось…

Адам приезжает на пять минут раньше. Выхожу на улицу, держа дочку за руку, и усаживаю на заднее сиденье. Пристегиваю бустером.

– Адам, дело и впрямь серьезное? Родителей допрашивали, когда все это случилось, – произношу, поднимая взгляд в зеркало заднего вида.

– Им не напоминали о давних событиях, Тери. Твой папа напрочь позабыл о прошлом и том инциденте. А он сыграл ключевую роль… Так всегда бывает – событие из прошлого тянется в настоящее невидимой ниточкой. Или едва заметной. Важно обнаружить конец и потянуть. Падение с велосипеда, ссоры с одноклассниками оказались сущей ерундой, не имеющей к делу отношения. А вот это… Я сразу понял, когда ты рассказала о катастрофе, что мне стоит копать в этом направлении.

Я ерзаю на месте, с нетерпением ожидая приезда. Давно я не была у папы… Да и желания не было. После того, как он обзавелся новой семьей и бросил маму, каждая наша встреча вызывала боль – тупую и ноющую… Воспоминания обрушивались лавиной, придавливая к земле невидимой тяжестью… Я решила, что коротких встреч в городе будет достаточно. Поздравлений по телефону, а лучше в сообщениях. Молчать лучше… Я никогда не смогла бы выплеснуть чувства, как это сегодня сделал Лев. Уважение, вот что я почувствовала к нему. Грудь распирала гордость, словно на его месте была я – обиженная девчонка из прошлого с тонкими ножками и кудрявыми волосами… Девчонка, желающая только одного – чтобы ее понимали и любили… Как же Лев был прав, когда говорил, что ребенку нужна лишь любовь… Он будет хорошим отцом, я уверена…

– Приехали, – говорит Адам, паркуясь возле подъезда. – Валентин Иванович сказал, что нашему разговору ничего не помешает. Он отправил родственников… Хм, погулять.

– Это хорошо, Адам. Его жена меня терпеть не может. Как и ее сын от первого брака. А их ты проверял?

– Да, Тери. Прицепиться ни к чему не могу, как ни старался. Обычная женщина, простой туповатый парень… Они бы не смогли все это провернуть, ума бы не хватило. Тут талант нужен.

Держу Дарину за руку и на ватных ногах поднимаюсь по ступенькам крыльца. Как же давно я здесь была… Пожалуй, лет пять назад, когда папа неуклюже попытался «подружить» меня с новой супругой и пригласил на ее юбилей. Больше я в этот дом не ходила, предпочитала видеться у меня или у мамы, на худой конец.

– Привет, дочка, проходи, – взволнованно произносит папа, опуская взгляд на Дарину. – Выросла куколка. Такая стала красавица. Прости меня, Тери… Я во многом должен признаться. Виноват я…

Глава 41

Этери.

– Папа, не убивай меня, пожалуйста… – голос походит на шелест крыльев. Слезы катятся по лицу, а горло сдавливает костлявая ладонь ужаса. Он. Что-то. Знает. Без слов понимаю, глядя в его глаза. И давно знал, только молчал…

– Лучше сказать, Тери. Я никогда бы не подумал на них… На него. Даже догадок не было, не поверишь. Идемте в кухню, – папа взмахивает ладонью, приглашая пройти.

На столе дымится чайник, на блюдце лежат печенья, а в вазочке поблескивают ягоды из варенья.

– Тери, я не имел права признаваться, что служу во внутренней разведке. Я военный, но после поступления на службу, был вынужден поменять фамилию. Никто не знает об этом, разве что мама догадывалась… Сейчас я давно в отставке. Поймите, даже то, что я говорю сейчас – одолжение с моей стороны. Я должен молчать вечно. Нет срока давности, понимаете? – папа опасливо озирается.

– Папа, раз уж ты начал… Говори. Какой бы горькой ни была правда, я должна знать.

– Тери, когда твою малышку украли из роддома, мне под дверь бросили кошку с перерезанным горлом. Но даже тогда я не понял, кто злоумышленник. Перебирал среди всех, кто мог желать мне зла – сослуживцы по секретке, враги, которых сдал, завистники, крысы… Я даже запросы делал. Сидел и как маньяк гадал, кому было нужно мне вредить? – надломленно произносит отец. – И ничего, представляешь? Следственный комитет, что вел тогда дело о похищении, не нашел никаких следов. Обо мне они тоже ничего не выяснили. Оно и понятно – мои документы под грифом секретности, не каждый раскопает. Но я…

– А как Адам узнал? – перевожу взгляд на горделиво приосанившегося Аверина.

– Я уже говорил тебе, дорогая, ты просто забыла: данные о Валентине Журавлеве начинались с момента женитьбы на твоей маме. Мне это показалось странным и…

– Да бог с ним, Тери! Адам натолкнул меня на событие, о котором я не думал. Вообще не думал, представляешь? Помнишь наше последнее путешествие? Мы попали в аварию на железнодорожной станции.

– Конечно.

– Ты не можешь его помнить как следует. Видишь ли, дочка… – отец тягостно вздыхает. – У тебя была остановка сердца и клиническая смерть. Всего на три минуты, но… Я думал, что потеряю тебя навсегда. Кроме тебя в аварии пострадал еще один ребенок. Тот мужик умолял врача помочь его дочери, но я… Я его оттащил. Сунул врачу взятку и впервые за всю жизнь рассказал, кто я. Пригрозил, что если он не поможет государству в лице меня, ему не сносить головы. Я… Я его запугивал, орал, требовал подойти к тебе.

– И что было потом, папа? – выдавливаю хрипло.

– Его девочка умерла от полученных травм. Помощь ей оказали слишком поздно. Врачи реанимировали тебя.

– О господи… – не выдерживает Адам. – Кажется, я понял, что было дальше. Он пригрозил вам?

– Да. Он запомнил мою фамилию и сказал, что заставит меня страдать. Меня или моих близких