— О-о?

— Да-да. Я — потому что взял вину на себя, ты — потому что поспешил защитить меня. Тавр может быть упрямой старой скотиной, как многие легионеры-ветераны, но он справедлив и понимает, где хороший человек, а где плохой.

Марк кивнул. Но Тавр его не интересовал. В голове у него вертелась одна мысль, не дававшая ему покоя с тех пор, как Брикс спас его от наказания.

— Почему ты это сделал? Почему ты спас меня?

Брикс серьезно посмотрел на него и пожал плечами:

— Я не верю, что ты украл мясо. По всему выходит, это был тот головорез, Феракс. Он нашел способ подставить тебя, чтобы усилить свое влияние на других мальчишек. Я не мог просто стоять и смотреть, как тебя бьют, Марк. Вот почему.

Марк сомневался, что это вся правда. Он хотел доверять повару. Брикс доказал, что он один из немногих в школе гладиаторов, кого можно считать друзьями. Однако трудно было поверить, что кто-то будет так рисковать ради нескольких месяцев дружбы. Если только не было какой-то другой причины. Но что это за причина?

— Спасибо тебе за мою жизнь, Брикс, — смущаясь, сказал Марк. — На кону стояла не только моя жизнь, но и жизнь моей матери.

— Я знаю. Ты рассказывал мне о ней. О том, что случилось с твоей семьей.

Брикс опять замолчал, закусив губу и пристально глядя на Марка. Потом показал на пол возле своей постели:

— Сядь. Я хочу кое о чем поговорить с тобой.

Марк сел, скрестив ноги.

— Так лучше, — сказал Брикс. — Мне не надо напрягать шею, глядя на тебя, когда ты стоишь. Теперь, Марк, мне нужно задать тебе несколько вопросов.

— Каких вопросов?

— О твоей семье… И об отметине на твоем плече.

Марк удивленно поднял брови:

— Ты имеешь в виду тот шрам?

— Шрам? Да, наверное, это можно назвать шрамом.

— Как ты узнал о нем?

— Я увидел, когда Тавр приказал тебе снять тунику перед поркой, — объяснил Брикс. — Когда у тебя появился этот шрам?

Марк пожал плечами:

— Насколько я помню, он всегда был там.

— Понятно. Ты знаешь, как это случилось?

Марк покачал головой:

— Наверное, он появился, когда я был совсем маленьким. А почему ты спрашиваешь?

— Просто любопытно. — Брикс немного помедлил. — Можно на него посмотреть?

— А что такого особенного в этом шраме? — удивился Марк.

— Дай мне посмотреть.

Глаза повара странно блеснули, и Марк занервничал. Он помедлил, но потом спустил ворот туники с плеча, обнажив сморщенную кожу. Сам он никогда не видел этот шрам, а только мог пальцами нащупать какой-то нарост непонятной формы. Он показал плечо Бриксу. Повар молча уставился на шрам, потом кашлянул:

— Спасибо.

Марк поправил тунику. Брикс пристально посмотрел на него:

— Ты знаешь, что за метка на твоем плече?

— Нет. Я сам никогда ее не видел.

— Это не шрам, Марк, и не родимое пятно. Это клеймо. Я узнал его, когда впервые увидел два дня назад.

— Клеймо? — При этом известии Марк вздрогнул. — Зачем кому-то клеймить меня еще младенцем? И что это за клеймо?

— Голова волка, насаженная на меч.

Марк невольно засмеялся:

— И что же это значит?

— Я пока не могу сказать с уверенностью, — тихо произнес Брикс, глядя на дверь через плечо Марка. И продолжил почти шепотом: — Расскажи мне еще раз про твою семью. Ты говоришь, что твой отец был центурионом.

— Да, это так.

— А твоя мать? Откуда она? Как она встретила твоего отца?

— Мама была рабыней, — ответил Марк. — Она принимала участие в восстании Спартака. Мой отец купил ее, когда мятежники были разбиты. Он освободил ее и женился на ней.

— И потом родился ты, — задумчиво произнес Брикс. — Скажи, как выглядела твоя мать? Опиши ее.

Марк постарался как можно подробнее вспомнить черты своей матери. Брикс внимательно слушал, время от времени кивая, словно поощряя его продолжать. Когда Марк закончил, Брикс хмуро покачал головой и прошептал себе под нос:

— Она, наверное, взяла клеймо с собой…

Марк наклонился ближе:

— О чем ты говоришь? Бормочешь какую-то бессмыслицу. Брикс, скажи, в чем дело. Скажи мне!

— Я… я не уверен, Марк. У меня мысли путаются с тех пор, как я увидел это клеймо. Возможно, это что-то значит, а может, и не значит ничего. Но я не могу сказать тебе больше, пока у меня не будет доказательств. Тогда я расскажу тебе все, что мне известно. До тех пор ты не должен никому говорить об этом. — Он вдруг крепко схватил Марка за руку и притянул к себе. — Никому ни слова, понял?

— Почему? Что за секрет? — в отчаянии воскликнул Марк. — Что ты скрываешь от меня?

— Лучше, чтобы пока ты не знал.

Брикс разжал пальцы и упал на постель, морщась от боли и прерывисто дыша. Рукой он махнул на дверь:

— Я устал. Мне нужно отдохнуть. Тавр наверняка ждет тебя на кухне. Иди-ка туда скорее, если хочешь избежать порки.

— Нет, — твердо возразил Марк. — Скажи мне, что тебе известно.

Брикс покачал головой:

— Еще слишком рано и слишком опасно. Когда придет время, я скажу тебе все, что знаю. Верь мне. А теперь иди!

Он подтолкнул Марка к двери. Мальчик споткнулся и чуть не упал. Он хмуро остановился, сжав кулаки, но Брикс отвернулся к стене и больше не сказал ни слова. Разочарованный, Марк поспешил на кухню.

В день празднования Сатурналий было очень холодно. Дождь хлестал по черепице крыш, ветер завывал. Рабы, тренеры, служащие и даже сам Порцинон собрались в самой просторной казарме. В этом году ланиста решил, что всех его рабов надо накормить одновременно, независимо от возраста. Из кухни были принесены столы и скамьи и расставлены по всей длине комнаты. Когда все заняли свои места, вошли Порцинон и его вольноотпущенники, неся блюда с едой и питьем. В виде исключения занятий сегодня не проводилось. Взрослые и дети с нескрываемым удовольствием смотрели на еду, поставленную перед ними: караваи свежего хлеба, вяленое мясо, сыр, кувшины рыбного соуса и сосиски, обильно сдобренные перцем.

Марк сидел рядом с Пелленеем. Напротив устроились Пир и спартанец. Пир подался вперед, схватил каравай, откусил большой кусок и стал быстро жевать.

— Полегче, друг мой, — смеясь, сказал Пелленей. — Иначе нам ничего не останется!

— Ты прав, — пробормотал Пир, выплевывая крошки. — Ммм, кажется, в хлеб положили кунжутное семя.

Сидевший рядом с ним спартанец стряхнул несколько крошек, упавших на рукав его туники, потом потянулся за самой маленькой сосиской, откусил кусочек и стал жевать с нарочито равнодушным видом.