Что касается уличных сценок…

Конечно, это кладезь для кинематографиста, режиссера, актера. Гений Феллини мог так расцвести только в густом средиземноморском вареве, в вязкой левантийской протоплазме.

Не могу отделаться от ощущения, что проживая день за днем эту здешнюю жизнь, я участвую в неких мизансценах, или наблюдаю некие мизансцены, которые играючи придумывает Главный Режиссер. Этот крошечный пятачок земли – его любимая сцена, центральная, так сказать, хоть и не самая большая игровая площадка. Иногда возникает весьма кощунственная уверенность, что Ему равно забавно ставить комедии, мелодрамы, триллеры или трагедии. А уж чувства юмора Ему не занимать.

Спешу по делам, срезаю угол через площадь Сиона. Там гремит рок, значит хиппи беснуются. Вижу: да, пляшет всякая шушера, наркота, веселые ребята… и вдруг среди них – молодой хасид, в полосатом халате сатмарского двора, в белой вязаной шапочке, какую носят представители старинных иерусалимских родов, скачет, выбрасывая из под халата длинные ноги в штиблетах, схватив себя за пейсы, словно собираясь скакать через них, как через веревку, пляшет самозабвенно, закрыв глаза, под ритмичное уханье рока… – отчаянно, насмерть пляшет!

Что касается всей этой лохматой, никем неучтенной, никому неподотчетной публики – здесь ей раздолье. Тепло, безопасно…

Недавно в пустыне Негев происходила у них какая-то большая праздничная тусовка, деньги на которую отстегивают бывшие хиппи, а ныне преуспевающие бизнесмены со всех стран мира…

Один мой приятель, журналист, побывавший на этом необычном фестивале, рассказывал, что обстановка там приятная, непринужденная. Среди расставленных повсюду палаток чудные разные фигуры танцуют и поют…Спиртное категорически запрещено. Только марихуана.

«Сейчас среди хиппи моден иудаизм, – рассказывал мой приятель, – одного мы встретили: голый, с длинными пейсами, в талесе. Поскольку, согласно заповедям иудаизма, срам следует прикрывать, его мужские причиндалы были густо посыпаны пеплом.

Многие из них бродят в длинных хитонах, в серых рубищах – считают, что в таких одеждах Моисей выводил евреев из Египта… Мы приехали на машине и сначала немного заблудились среди палаток. Тормознули около седого хиппи, мочащегося веером, спросили. Он объяснил как доехать, не переставая мочиться».

Среди всей этой братии встречаются и просто приблудные гости Святой земли, например, художник Зураб, пришедший сюда пешком из Тбилиси. Он пришел в Иерусалим и жил здесь несколько месяцев, ночевал у кого придется, наутро тихо уходил, оставив записку: «Я вас лублу свечной лубову».

Но и все эти уличные зарисовки, самые что ни на есть живописные, все уличные карнавальные сценки, чередой сменяющие друг друга – тоже приедаются. И все пытаешься ухватить – ну если не Бога за бороду, то хотя бы ниточку сюжета, невидимый стерженек высшего смысла, на который Верховный Сценарист нанизывает все эти бесконечные грустно-веселые, трагикомические картинки, все эти разные-разные лица, все эти судьбы – и, среди прочих, и твое лицо, и твою судьбу…

Натания – один из самых «русских» городов Израиля.

Меня пригласили в гости друзья, живущие в сельскохозяйственном поселении под Натанией. Договорились, что встретят меня на «тахане мерказит» – центральной автобусной станции. Я не рассчитала время и приехала в Натанию на целых два часа раньше. Вышла из автобуса, отыскала место условленной встречи и так простояла два часа, привалясь спиной к закрытому окошку будки «Информация». И все эти два часа передо мной протекала деятельная и своеобразная жизнь «таханы мерказит».

У входа в туалет на низком пластиковом табурете сидел слепой с аккордеоном.

Залихватской веселой тоской неслось над автобусной станцией: «У че-ерно-го моря!».

Справа от меня – к действующему окошку «Информации», где сидел русскоговорящий служащий, подходили один за другим только русскоговорящие пассажиры.

Слева – на венском стуле сидел пожилой человек в шапке-ушанке, в драных джинсах и кричал: «Телекарт! Телекарт!».

Вокруг бродил уборщик с совком на длинной ручке и с таким же веником. Лениво кружа по тротуару, он сметал в совок окурки, крышечки от пивных бутылок. Я видела, как постепенно он приближается к оброненному кем-то шекелю и подумала: если не заметит, я подберу. Он подошел и стал сосредоточенно сметать шекель в совок. Тот не поддавался, так он носком ботинка поддел монету, смел в совок и опрокинул его в мусорный бак на тачке. Я молча смотрела на его действия.

– Вы смели шекель, – сказала я ему.

– Ну так шо?

Я с любопытством на него смотрела:

– Значит, вы видели, что смели шекель?

– А шо, я пальцами должен в хразь лезть?

Мужик в шапке-ушанке, торгующий телефонными карточками, к тому же скупал краденое. Причем, краденое тут же, в мелких лавочках на станции, что называется – не отходя от кассы. Время от времени к нему подбегали какие-то юркие темные личности и, оглянувшись по сторонам, вытаскивали то шарфик из-за обшлага рукава, то коробочку с электробритвой из-под полы куртки…

«У че-ерно-го моря!» – неслась над «таханой мерказит» аккордеоновая растяжка.

Неподалеку на складном столике хабадники предоставляли услуги «молитвы на одной ноге»… Руководил всей этой индустрией крошечный хасид в униформе: черный сюртук, черная шляпа. Маленькой пухлой ручкой он хватал пробегающих мимо мужчин, другой ручкой делал зазывный жест типа «не проходи мимо своего счастья».

Подходили, в основном, мальчики-чернокипники, наматывали на руку кожаный ремешок, повторяли, раскачиваясь, слова молитвы: приближалась Суббота.

Проходящие «русские» не то что отшатывались – даже лягались. Все это время маленький хасид не расставался с сотовым телефоном, зажав его между плечом и ухом, он говорил по нему почти постоянно. Вообще, создавалось впечатление, что он руководил по телефону группой захвата заложников, потому что время от времени кричал на иврите: «Хаим, ты его держишь? Не отпускай! Держи его за яйца!»

«У че-ерно-го моря!» – Слепой напротив сидел, склонив голову к аккордеону, улыбался, шевелил пальцами и чему-то кивал.

А что касается уличного говорка, подобранных, подхваченных с панели обрывков диалогов… – да, и это моя бедная пища, хлеб насущный, вернее, отруби, из которых поди еще сваргань нечто съедобное!

…Скандал в благородном семействе: некая певица, трансвестит, в прошлом – красивый йеменский юноша, а ныне – роскошная, накачанная гормонами дива, завоевала первый приз на международном конкурсе. Некоторая оторопь израильской общественности: с одной стороны, приятно за отечество, с другой стороны – неловко за отечество: неужто, говорит мой сосед, не нашлось в Израиле певца «поопределеннее»? Левые, либералы и борцы за всевозможные права всевозможных меньшинств ликуют. В Кнессете торжественно вручают диве правительственную награду, причем, депутаты из религиозных партий либо покидают зал, либо чувствуют себя, мягко говоря, не в своей тарелке. Что уж там скрывать: согласно некоторым постулатам иудаизма, лауреата международного вокального ристалища следовало бы побить камнями.