Морок опустил телефон, взглянул на Олега. Даже в полумраке, в невесть откуда взявшемся тумане и духоте Олег будто слышал его слова: «Я тебе говорил, а ты не верил…» Говорил, да, говорил, было дело. А насчет не верил… Пять лет, как один день. И какого черта Морок тогда потащился курить на склад, провод бы выдержал, он крепкий…

– Мужики, я все понял, – подал голос Осипов. – Я тебе, Покровский, должен, думаю, вопрос мы решим. Давай на неделе встретимся, найдем выход. Мать у меня сейчас директор департамента в администрации города, у нее знакомств полно. Я тебе позвоню…

Говорил он так, точно у себя в кабинете распоряжался: по-хозяйски, властно, будто вопрос был уже решен. И крутил башкой туда-сюда, улыбался снисходительно, точно мудрый наставник несмышленышу, проколовшемуся на пустяке. Морок что-то сказал, подошел к Олегу, а потом сразу куда-то подевался. В лесу стало очень темно, во тьме исчезли деревья, и снег стал темным – то ли растаял, то ли полили его чем. Олег видел перед собой лишь чертов пень и фигуру рядом с ним, рыхлую, неловкую, она пыталась подняться на ноги, смешно шевелилась на земле и вдруг заорала оглушительно, на весь лес. И – странное дело – от вопля стало легче, малость разжались давившие виски и грудь тиски. Олег глотнул воздуха и ударил еще раз. Попал Осипову по зубам, голова у него запрокинулась, на кору мертвого дерева полетели бурые брызги. И еще раз, еще, еще, от каждого удара становилось все легче и легче. Потом он грохнулся на снег, приложился затылком о грязную резину покрышки.

– Охренел? – заорал Морок. – Ты что творишь? Придурок, что ты наделал!

Он кинул Олегу телефон, бросился к Осипову. Тот стоял на коленях, отплевывался, вытирал с лица кровь и тяжело дышал.

– Уроды, – разобрал Олег, – да я сейчас отсюда… В полицию, вам конец обоим…

Морок схватил его за плечи, рванул назад и швырнул спиной на пень. Наклонился, поднял Осипову голову и рявкнул тому в разбитую физиономию:

– Валяй, звони в полицию! Сейчас звони, прямо отсюда! Только не забывай, что на тебя тоже кое-что есть, и мама твоя мало того, что все продаст, так еще и с должности вылетит! На помойке сдохнете, оба! Звони, скотина!

Осипов замолчал, продолжая сплевывать на снег кровь, а Морок отвернулся и пошел к «Тойоте», по пути дернул Олега за рукав: поехали, хватит. Тот сел на заднее сиденье и закрыл глаза. Слышал шум ветра, стук ветвей, скрип снега. «Зря, все зря, – крутилось в голове, – жизнь прошла впустую, я ошибся и любил не ту. Все было зря: и суд, и зона, и отец… А ведь он предупреждал, сразу разглядел эту дрянь… Дешевая шлюха, гадина, дрянь!..»

Морок сдал назад, развернулся и повел машину через поле, и Олег несколько раз поймал в зеркале заднего вида его взгляд. Потом под колесами появился кое-какой асфальт, и Морок спросил, глядя на дорогу:

– Дальше что?

– Уедем. Завтра же.

Эти слова вырвались сами собой, точно их кто-то другой произнес. Другой, кто решил за него, что теперь делать с этим позором, с потерянной жизнью, с кошмаром, что надолго останется с ним. Уехать – это правильно, уехать, как собирался, вообще незачем было возвращаться, плевать и на машину, и на халупу на окраине. Все равно ничего не выйдет, этой записи грош цена. Чирков будет все отрицать, а Осипову мать наймет штук десять адвокатов, и те влегкую отмажут ее выродка, да еще и потерпевшим сделают. Плюс всплывет история с Наташкой, и в суде позора не оберешься…

– Ладно, – помедлив, отозвался Морок, – как скажешь.

Больше он с вопросами не лез и вообще не сказал ни единого слова, пока не подъехали к старой пятиэтажке на окраине и не вошли в свою «двушку».

– Спать где будешь? – спросил Морок, напоминая, что он тут все-таки гость.

– Все равно.

Олег ушел в самую холодную комнату, плюхнулся на диван и отвернулся, тупо глядя в стену. Все чувства будто сгорели, покрылись золой, но это обманка, шок – организм милостиво отключает боль, как физическую, так и душевную, бережет рассудок. А потом отдаст все, по капле, понемногу, боль вернется, зальет до краев, и остаться наедине с нею немыслимо: тут либо в петлю, либо… К счастью, сон сморил раньше, даже не сон, а забытье, как наркотик.

Очнулся он от странного зудящего звука и не сразу сообразил, что это, сел на диване и вздрогнул от холода. Потом понял: телефон это, звонит где-то в коридоре. Поднялся, потопал, не включая свет, на поиски куртки, нашел, прислонился к шкафу и едва удержался на ногах. Створка обрушилась с жутким грохотом, наверное, и мышей в подвале разбудила. Забыл за две недели отсутствия о коварстве мебели, кое-как удержал равновесие, посмотрел на экран мобильника. Наташка звонила, будь она неладна, и уже пятый раз. А время – половина второго ночи, знать, волнуется, дрянь такая…

Олег отключил мобильник и снова улегся на диван, закутался в плед. Чтобы ни о чем не думать, вспоминал формулы и теоремы, пытался в уме рассчитать скорости, расстояния, длину волны из задач, что решал в институте, и раньше, в школе. Все, что угодно, лишь бы отогнать подступавший кошмар, что исподволь накатывался, представлялся в образах и красках. А когда был почти на грани сна, вдруг послышались тихие шаги, потом потянуло сквозняком.

Олег поневоле прислушался – показалось или нет? Сначала все было тихо, потом звуки повторились уже ближе, за дверью. Она бесшумно распахнулась, и стало тихо, будто кто-то остановился на пороге.

Глаза слипались сами собой, Олег некоторое время боролся с дремотой, потом сдался, заснул. А когда снова открыл глаза – в комнате кто-то был, стоял неподвижно и словно чего-то ждал. «Наташка?» – мелькнула вовсе уж безумная мысль, Олег вскинулся, сел на диване и увидел Морока. Тот смотрел в окно, прижимаясь щекой к стеклу.

– Ты чего? – прошептал Олег.

– Дует зверски, – ответил Морок, глядя вниз, – я думаю, может, окно заклеить? А то холодно, как в вытрезвителе…

– Не надо. – Олег снова лег, уставился в потолок. И стал про себя вспоминать формулу уравнения времени, простую и незатейливую, но она отчего-то успокаивала, вгоняла в подобие транса. Смотрел на потолок, а видел график из учебника, синусоиду, представляющую разность времен, вызванную наклоном эклиптики к небесному экватору. «Уравнение времени обращается в ноль четыре раза в году…» – сон как рукой сняло, слова и цифры были из той, прошлой жизни, потерянной, ушедшей навсегда из-за глупости, чужой алчности и обмана, предательства и лжи, и боль накатила такой силы, что Олег едва не застонал.

– Не надо, – повторил он, – все равно скоро уезжать. Черт с ними, с окнами. Спи.

– Я тебя предупреждал, – услышал Олег и криво улыбнулся в темноту.

– Дурак я, уже не переделать, так и помру. А что с дурака взять…

– Что делать будешь? – по-прежнему не отрываясь от окна, спросил Морок. Олегу уже самому было интересно, что приятель там такое видит, но подняться и самому посмотреть сил не было.

– Уезжаем, как и договаривались, – сказал он. – Пошло все к черту! Квартиру риелтор продаст, деньги на счет кинет. Сегодня же поедем за билетами.