– Дело в том, Ультрафиолет, – произносит он, – что я твердо уверен в одном: с умением писать и сочинять у тебя все в полном порядке.

Он говорит это так громко, что его слова становятся слышны всей округе.

В ту секунду, как только мы входим в дом отца, я сразу понимаю: что-то случилось. Розмари приветствует нас и приглашает пройти в гостиную. Здесь расположился Джош Раймонд. Он сидит на полу и играет в радиоуправляемый вертолет на батарейках, который летает и невероятно громко при этом жужжит. Кейт, Декка и я смотрим на него, выпучив глаза. И я знаю, что мои сестры сейчас думают о том же, о чем и я: игрушки с батарейками издают слишком много шума. Когда мы росли, нам было не дозволено даже мечтать об игрушках, которые бы разговаривали или летали или вообще издавали какие-либо звуки.

– А где папуля? – интересуется Кейт. Я вижу через открытую заднюю дверь, что гриль закрыт крышкой. – Он ведь вернулся из своей поездки, да?

– Да, он приехал еще в пятницу. Он сейчас в подвале. – Розмари явно нервничает и угощает нас газировкой, вручая нам по баночке, а это еще один верный признак того, что в их семействе происходит что-то неладное.

– Я пойду посмотрю, – заявляю я, обращаясь к Кейт. Если отец проводит время в подвале, значит, как раньше выражалась мать, он в очередной раз «не в настроении». Она говорила мне: «Не обращай внимания на отца, Теодор. Он просто не в настроении. Надо дать ему время, он понемногу успокоится, и все снова будет в порядке».

В подвале, в общем и целом, все нормально. Стены покрашены, на полу ковер, ярко горит свет, на стенах разместились папины хоккейные трофеи и даже его знаменитая форма. Полки уставлены книгами, хотя он никогда ничего не читал. Вдоль одной из стен расположился длинный плоский экран. Отец устроился перед ним, положив свои здоровенные ноги на журнальный столик. Он, судя по всему, смотрит какой-то матч и одновременно яростно орет на телевизор. Лицо у него стало пунцовым, вены на шее вздулись. В одной руке у него бутылка с пивом, в другой он держит пульт.

Я подхожу к нему и встаю так, чтобы он меня заметил. Я сую руки в карманы и демонстративно жду, когда он соизволит поднять на меня взгляд.

– Бог ты мой! – фыркает он. – Что ты тут вынюхиваешь?

– Ничего. Если только ты не оглох от старости, то должен был услышать мои шаги, когда я шел сюда по лестнице. Ужин готов.

– Я позже поднимусь.

Я делаю пару шагов в сторону и загораживаю экран.

– Надо подняться прямо сейчас. Твои дети приехали навестить тебя, если ты еще нас не забыл. Помнишь? Дети от первого брака. Мы здесь, мы хотим есть. И мы проделали сюда отнюдь не ближний путь вовсе не для того, чтобы провести вечер, любуясь на твою новую жену и ребенка.

Я могу сосчитать, сколько раз я разговаривал с отцом подобным образом, и мне вполне хватит пальцев на одной руке. Но, видимо, волшебство Финча-раздолбая начинает действовать, потому что сейчас, например, мне ни капельки не страшно.

Он с такой силой опускает бутылку на журнальный столик, что стекло не выдерживает и разбивается.

– Не смей в моем доме указывать, что я должен делать!

В следующее мгновение он вскакивает со своей лежанки и бросается на меня, хватает за руку и со всего размаха швыряет о стену. Я слышу глухой стук, когда моя голова входит с ней в контакт, и какое-то время у меня перед глазами все начинает кружиться.

Но очень скоро я прихожу в себя и заявляю:

– Должен поблагодарить тебя – ведь только тебе я обязан такой прочной головой.

Он не успевает схватить меня снова, потому что в это время я уже взлетаю вверх по лестнице к сестрам.

Когда отец появляется на кухне, я уже сижу за столом. Вид его идеальной новой семьи, видимо, сразу приводит его в чувство, и отец становится более или менее управляемым.

– Как вкусно у нас пахнет, – замечает он, чмокает Розмари в щеку и устраивается напротив меня, нервно разворачивая салфетку. Пока мы гостим у него, он не разговаривает со мной и даже не смотрит в мою сторону.

Уже на обратном пути, в салоне автомобиля Кейт вздыхает:

– Ты ведешь себя глупо, и это тебе хорошо известно. Он запросто мог отправить тебя в больницу.

– Ну и пусть, – отмахиваюсь я.

Мы приезжаем домой, мать сидит за письменным столом. Она отрывает взгляд от своих гроссбухов и банковских балансов и интересуется:

– Как прошел ужин?

Прежде чем кто-то успевает раскрыть рот, я обнимаю ее и целую в щеку. Она выглядит встревоженной, потому что в нашей семье не очень-то принято выражать нежные чувства.

– Я должен отлучиться.

– Будь осторожен, Теодор.

– Я тебя тоже очень люблю, мамочка.

Эти слова вводят ее в состояние ступора. Но прежде чем она успевает разрыдаться или как-то иначе отреагировать на мой поступок, я выбегаю в гараж и через минуту уже забираюсь в салон Гаденыша. Я включаю двигатель и ощущаю, как мне становится лучше. Я поднимаю руки и вижу, как они дрожат, потому что эти руки, так же, как и все остальные части меня самого, с готовностью убили бы моего отца. Это длится с того самого времени, когда по его милости маму забрали в больницу с раздробленным подбородком, а через год наступила и моя очередь.

Дверь гаража закрыта, и я, положив руки на руль, думаю о том, как просто было бы вот так продолжать сидеть здесь.

Я закрываю глаза.

Откидываюсь назад.

Кладу руки на колени.

Я почти ничего не чувствую. Может быть, мне только немного хочется спать. Но это может быть просто я и эта темная, медленно вращающаяся воронка, которая постоянно присутствует и внутри меня, и возле меня.

Число самоубийств от удушения выхлопными газами в Соединенных Штатах с середины 60-х годов уменьшилось, когда был введен контроль за выхлопными газами. В Англии, где такой контроль практически отсутствует, их число удвоилось.

Я весьма спокоен, как во время проведения опыта на уроке естественных наук. Тихий рокот двигателя убаюкивает. Я заставляю себя стараться ни о чем не думать, как я делаю в тех редких случаях, когда пытаюсь заснуть. Я представляю себе водную поверхность и себя. Я лежу на спине без движения. В полной тишине только слышно биение моего сердца. Когда меня найдут, со стороны будет похоже, что я просто заснул.

В 2013 году некий мужчина из Пенсильвании совершил самоубийство, отравившись окисью углерода (угарным газом). Члены его семьи пытались спасти его, но все задохнулись парами газа и погибли прежде, чем прибыла спасательная бригада.

Я думаю о маме, о Декке и Кейт и тут же нажимаю на кнопку брелока. Дверь гаража открывается, и передо мной возникает неизведанная голубая даль, в которую я тотчас и вырываюсь. Первую пару километров я чувствую, что нахожусь на взводе. Я возбужден так, будто мне только что довелось побывать на пожаре, где я спас сразу несколько жизней и оттого стал героем.