Затем он тихо спросил:

– Где иракцы?

– Они стоят недалеко.

– Они слышат нас?

– Почему ты спрашиваешь?

– При удобном случае вытащите мою сумку из кармана штанов и уничтожьте. Если вы уничтожите ее, я вздохну свободно и смогу терпеть боль в глазах.

– Разве вас не обыскали? Разве ваши карманы не вывернули наизнанку? У вас имеется оружие?

– Нет, они задержали несколько машин сразу. Поскольку я был ранен, они только связали мне руки и бросили сюда.

На ногах сестры Бахрами были летние санитарские туфли белого цвета с маленькими дырочками на поверхности. Обе мы сидели в одинаковой позе, поджав ноги и обхватив колени руками. Наши взгляды были опущены. В головах у нас роились разные мысли, мы думали о прошлом, о сумрачном и неизвестном будущем, которое ожидало нас. Я машинально поднимала с земли мелкие камешки и целилась ими в дырочки на туфельках сестры Бахрами. Внезапно она спросила: «Кстати, почему ты назвала меня Марьям? Мою сестру зовут Марьям. Меня можно звать как угодно, только не Марьям!»

– Это не страшно, мою сестру тоже зовут Марьям. Как на самом деле тебя зовут?

– Шамси.

– Но с этого момента ты – моя сестра, и я буду звать тебя Марьям.

Марьям, словно ругая свою младшую сестру, сказала мне:

– Масуме, какая ты беззаботная! Ты видишь, что мы попали в плен к врагу, а сама вспоминаешь детство?! Тебе хочется играть в камушки? Вот уже полчаса, как ты бросаешь камушки в мои туфли. Ты даже не заметила, как к нам подошел солдат-иракец и стал смотреть, что мы делаем, но ничего не понял и удалился.

Я повернула голову и убедилась в правоте слов сестры Бахрами. Солдат, долгое время не спускавший с нас взгляда и дула автомата, отвернулся в другую сторону. Это был подходящий момент. Я немного приблизилась к раненому, опустила руку в его карман и вытащила из него все, что там находилось. Я прочла бумаги. Среди них было письмо, касавшееся Штаба вооруженных сил, и маленький карманный Коран.

– Это же Коран! И бумаги Штаба вооруженных сил, – сказала я.

– Не медли! – ответил он. – Моя идентификационная карта в заднем кармане брюк.

Медленно, не поворачивая головы, одной рукой я поднимала с земли камушки, а другой – вытащила идентификационную карту. На ней было написано: «Доктор Хади Азими. Звание – полковник. Должность – начальник больницы военно-морских сил города Хоррамшахр».

Я была потрясена.

– Вы – полковник? – спросила я.

– Говори тише!

– Вы к тому же и доктор?

– Извините, не тратьте время! Уничтожьте карту!

– Вы еще и начальник больницы военно-морских сил Хоррамшахра?

– Я прошу вас! Немедленно уничтожьте ее! – сказал он порывисто.

Я попыталась порвать карту, однако из-за ламинированного покрытия это практически невозможно было сделать. Мои попытки помять ее тоже были бесполезны. Иракский солдат сменил свой маршрут и повернулся в мою сторону. Теперь я целиком и полностью находилась в поле его зрения. У меня не было больше времени на то, чтобы мять или рвать карту. Я немедленно сунула идентификационную карту доктора Хади Азими вместе с Кораном и письмом в свой карман. За нами следил не только солдат-иракец. Братья, находившиеся в яме, также наблюдали за нами издалека. Доктор боялся того, что в эти минуты у нас могут возникнуть проблемы. Он постоянно спрашивал: «Ты уничтожила ее?» Для того, чтобы успокоить его, чтобы хотя бы немного утихла боль в его глазах, я сказала: «Дело сделано, будь спокоен!»

Каждый раз, когда расстояние между солдатом и нами сокращалось и он начинал смотреть на нас более пристально, ужас и нервозность, которые я испытывала, удваивались. Я лихорадочно искала какой-нибудь способ избавиться от содержимого своего кармана. Носком ботинка я начала медленно копать землю, пытаясь вырыть в ней ямку. Когда это удалось, я бросила туда идентификационную карту и письмо полковника и опять же ногой засыпала ямку землей, ударив несколько раз по ней подошвой ботинка, чтобы сровнять. Затем я отодвинулась от полковника и подсела ближе к Марьям.

В полдень все – и раненые, и здоровые, невзирая на свое положение и состояние, лишенные возможности совершить омовение в условиях пустыни, в которой мы находились, занялись намазом. Баасовцы не разрешали нам совершать намаз стоя и всех заставляли сесть. Они опасались, что в положении стоя наши увидят нас и поймут, в чем дело. Доктор Азими, не обращая внимания на мучившие его страшные боли и кровотечение, непрестанно читал намаз со связанными руками и окровавленными лицом и постоянно говорил: «Сестра, почитай мне Коран!»

Баасовцы захватывали трассу, используя определенную тактику. Они давали возможность проехать некоторым нашим машинам. И в тот момент, когда наши войска думали, что баасовцы отступают, они вновь вторгались на дорогу, быстро ее осаждали и возобновляли охоту за нашими.

Это был подлый и варварский метод. Прибегая к хитрости, они одного за другим брали в плен лучших наших ополченцев, бойцов сил Корпуса и спасателей. Действия баасовцев были больше похожи на похищение людей, чем на сражение и взятие в плен. Нам хотелось подняться, закричать и предупредить наши войска об их коварном трюке, но это в любом случае было бы бесполезно, ибо баасовцы пришли в полной боевой готовности, вооруженные до зубов. Некоторые из наших, попадая в плен к иракцам, начинали радостно восклицать: «О Хусейн ибн Али! Неужели ты призвал нас, и нам выпадет счастье стать паломниками Кербелы? О повелитель, мы будем твоими гостями эту неделю!». Некоторые из них даже называли друг друга «кербелайи». У меня невольно возникло ощущение, что мы действительно поедем на неделю в Кербелу для паломничества.

Я спросила полковника: «Доктор, вы ведь военный, как вы думаете, чем закончится война? Что произойдет с нами?» Он ответил: «У иракцев нет способности продолжать дальше войну с Ираном, но прежде, чем они осознают эту действительность, может пройти неделя. С вами же дело обстоит по-особому, поскольку вы являетесь сотрудником Красного Полумесяца. Согласно международным Женевским конвенциям, они не могут взять вас в плен. К тому же каждая из вас может освободить двоих раненых военнослужащих».

Я спросила: «Мы сами выбираем, кого освободить, или они?» – «Нет, – ответил он, – вы сами вправе выбрать раненых для освобождения».

Я подумала: «Если так, то жаль, что мы отправили ополченца Мир-Зафарджуйана в больницу. Я бы выбрала его и доктора Азими, и мы бы забрали их с собой в Иран. Кого и как теперь я выберу для освобождения?»

И тут я в сердцах посмеялась над собой и снова обратилась к своему собеседнику: «Но, господин полковник, однажды вечером я видела по телеканалу «Басра» (в Абадане можно было смотреть программы иракского телеканала «Басра»), что Саддам порвал подписанный при посредничестве Алжира официальный договор, в котором содержалось законное соглашение касательно пограничных линий между двумя странами, и отдал приказ о начале военных действий. Я хочу сказать, что сам принцип войны – это нарушение международных конвенций, как же при этом возможно, чтобы они освободили нас согласно этим же международным конвенциям?»