Столы были металлическими, а над ними были раковины и гидравлические шланги, а еще ящики – плоские квадраты, вделанные в две стены, как архивные шкафы. Может, и Хелли разрезали в таком месте? Не то чтобы причина ее смерти оставалась загадкой.

Алекс жалела, что на ней нет пальто. Или парки Доуз. Или стопки водки.

Работать нужно было быстро. Принуждение даст ей около получаса на то, чтобы закончить с работой и убраться отсюда. Но она быстро нашла Тару, и, хотя ящик был тяжелее, чем она ожидала, он легко открылся.

Второй раз увидеть ее было хуже – они словно были знакомы. Глядя на Тару сейчас, Алекс видела, что Хелли ей напомнили только светлые волосы. Хелли была сильной. Ее тело помнило соккер и софтбол, в которые она играла в старшей школе, и она умела серфить и кататься на скейтборде не хуже девушек из журнала «Seventeen». А эта девушка телосложением походила на Алекс – жилистая, но слабая.

Колени Тары выглядели коричнево-серыми. Рядом с линией ее бикини была щетина, красные следы бритвы, словно сыпь. На ее бедре был вытатуирован попугай, а под ним написано «Ки-Уэст» курсивом. На ее правой руке был уродливый реалистичный портрет маленькой девочки. Дочь? Племянница? Ее собственное лицо в детстве? Был также пиратский флаг и корабль на вздымающихся волнах, девушка-зомби а-ля Бетти Пейдж на каблуках и в черном нижнем белье. Камео с внутренней стороны руки Тары выглядело поновее, чернила были свежее и темнее, хотя текст, написанный надоевшим готическим шрифтом, был почти нечитабельным: «И я, поверь, скорей умру, чем в верности твоей засомневаюсь». Стихи из песни, но Алекс не могла вспомнить, из какой.

Она гадала, появятся ли ее собственные татуировки снова после ее смерти, или же искусство будет жить внутри адресных мотыльков вечно.

Хватит медлить. Алекс достала свои записи. Первая часть ритуала была простой – песнопение. Sanguis saltido – но просто произнести слова было нельзя; их надо было спеть. Делать это в этой пустой, отдающей эхом комнате казалось непристойным, но она заставила себя пропеть: Sanguis saltido! Salire! Saltare! Мелодия была неизвестна, лишь указание allegro. Только повторив второй раз, она поняла, что поет слова на мелодию рекламы «Twizzlers». Такие жевательные. Такие фруктовые. Такие счастливые и, ах, такие сочные. Но, если это необходимо, чтобы вызвать танец крови… Она поняла, что это работает, когда губы Тары начали розоветь.

Теперь все станет хуже. Кровавое песнопение нужно было только для того, чтобы запустить циркуляцию крови Тары и ослабить ее онемение, чтобы Алекс могла открыть ей рот. Алекс взяла Тару за подбородок, пытаясь не обращать внимание на ее потеплевшую, мягкую кожу, и открыла ей челюсти.

Она достала из пластикового пакета в своем заднем кармане скарабея и мягко положила его Таре на язык. Потом она достала из другого кармана жестянку и начала рисовать на теле Тары восковые узоры с помощью хранящегося внутри бальзама, пытаясь думать о чем угодно, только не о мертвой коже под ее пальцами. Стопы, лодыжки, бедра, живот, груди, ключицы, вниз по рукам Тары к ее запястьям и средним пальцам. Наконец, она провела черту, разделяющую торс Тары, начиная с пупка, до ее горла, подбородка и макушки.

Алекс поняла, что забыла взять зажигалку. Ей нужен был огонь. Рядом с дверью, под грязной доской, был стол. Большие ящики были заперты, но узкий верхний ящик открылся. Рядом с пачкой «Мальборо» лежала розовая пластиковая зажигалка.

Алекс взяла зажигалку и поднесла пламя прямо к узорам, которые нанесла бальзамом, повторяя свой путь по телу Тары. В это время чуть заметный туман появился над кожей, словно жар подымался над асфальтом, воздух словно колыхался и мерцал. В некоторых местах эффект был сильнее, густой туман вибрировал, будто она смотрела сквозь крутящиеся спицы колеса.

Алекс положила зажигалку обратно в ящик. Она потянулась к дымке над локтем Тары, провела ладонью сквозь мерцание. Внезапно она увидела, как быстро едет по улице на велосипеде. Прямо перед ней резко распахнулась дверца машины. Она нажала на тормоза, не успела остановиться, влетела в дверь, ударившись рукой. Ее пронзила боль. Алекс зашипела и отдернула ладонь, потирая свою руку, как будто кость сломала она, а не Тара.

Дымка над Тарой была картой всего того вреда, что причинили ее телу – проблески над татуировками и там, где были проколоты ее уши, густой комок над сломанной рукой, крошечная сумеречная спираль над оспиной на ее щеке, дымчатая темнота, зависшая над ранами в ее груди.

В книгах Леты Алекс не нашли ни единого способа заставить Тару заговорить или найти ее на другой стороне Покрова – по крайней мере, ничего, что можно было совершить без помощи хотя бы одного из обществ. Даже если бы Алекс это было под силу, многие из найденных ей ритуалов давали понять, что разговоры с недавно почившими создавали риск их воскресить, а это всегда опасно. Никого нельзя навсегда вернуть из-за Покрова, а попытки вернуть несговорчивую душу назад в ее тело могли закончиться непредсказуемыми результатами. «Книга и змей» специализировались на некромантии и соблюдали множество мер безопасности, но даже они иногда теряли контроль, когда Серый находил путь в тело. В конце семидесятых они пыталсь вселить дух Дженни Крэмер, легендарной красотки Нью-Хейвена в тело девочки-подростка из Кэмдена, которая замерзла насмерть, когда по пьяни отключилась у себя в машине во время метели. Вместо этого вернулась девочка из Кэмдена, дрожащая от холода и одержимая дикой силой недавно умершей.

Она прорвалась сквозь ворота «Книги и змея» и отправилась в «Yorkside Pizza», где, съев два куска пиццы, легла в одну из печей, чтобы согреться. При ритуале присутствовал один из делегатов Леты. Ему удалось быстро оцепить местность и с помощью нескольких принуждений убедить покупателей, что девочка просто участвует в перформансе. Хозяин был греком, и оказать на него влияние оказалось просто. Он давно носил гаури, подаренный ему матерью, – особенно синий «сглаз», или мати, который предотвращал все попытки принуждения. Наличные сработали куда эффективнее. По требованию хозяина Лета также позаботилась, чтобы «Yorkside» сохранила аренду, когда большинство других предприятий вытеснила из престижного шоппинг-района выросшая рента, целью которой было привлечь дорогие магазины. Местные предприниматели на Элм и Бродвее исчезли, уступая место люксовым брендам и сетевым магазинам, но «Yorkside Pizza» осталась.

Так что, поскольку Тара не могла говорить, придется говорить ее телу. Алекс обнаружила ритуал, выявляющий вред, – нечто попроще, полегче, – используемый для диагностики или в случаях, когда пациент или свидетель не мог говорить. Его изобрел Джироламо Фракасторо, чтобы узнать, кто отравил итальянскую графиню после того, как она рухнула с пеной изо рта на собственной свадебной церемонии.

Алекс не хотелось проводить ладонью в дымке над страшными ранами на груди Тары. Но она пришла сюда за этим. Переведя дух, она вытянула пальцы вперед.

Она лежала на земле, а над ней было лицо ее парня – Ланса. Иногда она его любила, но в последнее время все было… Она потеряла мысль. Она почувствовала, что открывает рот, ощутила что-то едкое на языке. Ланс улыбался. Они направлялись… Куда? Она чувствовала только возбуждение, предвкушение. Мир начинал размываться.