— А вам и не нужно.

Кама-сутра возвращается с палкой в зубах. Скагестад берется за ее конец и тянет изо всех сил. Собака опять начинает рычать, поймай-и-никогда-не-отпускай, и не разжимает челюсти до тех пор, пока перевес в силе Скагестада не становится очевидным. Собака тяжело дышит, язык вываливается из пасти. Она садится, взгляд ее полон ожидания. Скагестад снова кидает палку.

— Никогда не видел ничего подобного.

Хеннинг может себе это представить.

— В каком обществе мы живем? — продолжает Скагестад. — Забить камнями в Норвегии?

Он покачивает головой.

— Наверняка дело рук каких-нибудь чертовых иммигрантов.

Хеннингу хочется ответить, но он решает промолчать. Как говорил Ярле Хегсет, «когда у человека есть что-то на сердце и он начал рассказывать об этом, дай ему выговориться. Дай ему договорить до конца. Даже если тебе не нравится то, что он говорит».

— Их здесь слишком много.

Скагестад снова покачивает головой.

— Я ничего не имею против помощи людям, на родине у которых плохо, но если они хотят жить здесь, то пусть, черт возьми, соблюдают норвежские законы, уважают наши культуру и образ жизни, которые мы создавали годами.

— Может быть, это преступление совершил не иммигрант, — говорит Хеннинг.

— Ха. Раньше у нас в Норвегии камнями не забивали.

Для дебатов на тему об иммиграции еще слишком рано, поэтому Хеннинг говорит:

— А почему вы зашли в палатку?

— Н-да, хороший вопрос. Я не уверен. Но днем раньше палатки там не было, я ведь здесь каждый день гуляю, и мне стало любопытно.

— Вы кого-нибудь видели?

— Обычно всегда кого-нибудь видишь, но только не здесь. Да и пока шел сюда, никто не бросился мне в глаза. Я живу на улице Самвиркевейен.

— Вы можете описать место преступления?

— Место преступления?

— Может быть, вы что-то заметили в палатке или что-то привлекло ваше внимание.

Скагестад тяжело вздыхает.

— Я уже рассказывал об этом полиции.

— Да, но, возможно, вы тогда вспомнили не все. Наш мозг устроен очень непросто. Мы не можем вспомнить все детали сразу после того, как пережили что-то травмирующее. По прошествии некоторого времени могут всплыть воспоминания, которые вам ошибочно казались неважными.

Я говорю как полицейский, думает Хеннинг. Но слова действуют. Он видит, что Скагестад прочесывает свою базу данных.

— Речь может идти обо всем. Звук, запах, краски, — продолжает Хеннинг. Внезапно лицо Скагестада меняет выражение. Он оживляется.

— Вообще-то я сейчас вспомнил одну вещь, — произносит он, глядя на Хеннинга. Возвращается Камасутра. Скагестад не замечает собаку.

— Помню, обратил на это внимание, когда вошел в палатку, а потом оно как-то вылетело у меня из головы.

— И что же это?

— Запах, — говорит Скагестад, восстанавливая в памяти увиденное. — Воздух был затхлым, как обычно в палатке. Но было и еще кое-что.

И тут он начинает смеяться. Хеннинг ничего не понимает.

— Я даже немного смущаюсь, — говорит Скагестад. У Хеннинга появляется желание хорошенько встряхнуть старого хрыча.

— И отчего это вы смущаетесь? — спрашивает он. Скагестад смеется, покачивая головой. Потом переводит взгляд на Хеннинга.

— Там внутри пахло дезодорантом.

— Дезодорантом?

— Да.

— Не духами?

— Нет. Мужским дезодорантом.

— Вы уверены?

Он кивает.

— Как же вы можете быть так уверены?

Он снова улыбается.

— Вот от этого я и смущаюсь, — говорит он, ничего не объясняя. Хеннинг думает, что парень вполне мог бы пытать пленников в тюрьме Гуантанамо.

— «Романс», — говорит он. Хеннинг ничего не понимает.

— От Ральфа Лорена, — продолжает Скагестад.

— Но как…

— Понимаете, я сам им пользуюсь. Этот дезодорант мне подарил внук. Вот поэтому я и узнал запах.

— А сильно пахло?

— Нет, очень слабо. Но у меня хорошее обоняние. Кроме того, как я уже говорил, я сам им иногда пользуюсь, когда собираюсь… м-м-м… встречаться с кем-нибудь.

Кама-сутра опять начинает рычать. Скагестад бросает палку. Бежать, пускать слюни, хватать, бежать.

— Мне кажется, женщинам нравится этот запах.

Мужчина смущенно улыбается. Хеннингу не очень хочется выяснять, что Скагестад имеет в виду. А тот снова становится серьезным.

— Бедная девочка.

— Вы обратили внимание еще на что-нибудь в палатке?

— Думаете, этого недостаточно?

— Да нет. Но значение может иметь любая деталь.

— Да. Нет. Не думаю, что мне запомнилось что-то еще.

Некоторое время они стоят молча.

— Вы ведь не напишете об этом в своей газете — как там она называется?

— «123новости». И нет, я ничего не напишу об этом в моей газете.

Скагестад кивает и благодарит его. И собирается уходить.

— Было приятно пообщаться с вами. Мне пора домой выпить чашечку кофе и выкурить сигаретку, — говорит он. Хеннинг протягивает ему руку и думает, что Турбьерн Скагестад, пусть даже смущаясь, возможно, восстановил еще один важный кусочек головоломки.

Ярле Хегсет наверняка улыбается в гробу.

Хеннингу надо убить несколько часов, оставшихся до встречи с Ингве Фолдвиком, поэтому он едет в редакцию. У него появилось чувство, что день начался неплохо. Это редкое чувство.

Хотя он и сказал, что пару дней не покажется на работе, Хеннинг сейчас не в состоянии отправиться домой. Он входит в редакцию и снова видит сидящего на своем рабочем месте усталого дежурного редактора ночной смены. Спиной к нему сидит какая-то девушка. Дежурный редактор замечает его, выпрямляет спину, но ничего не говорит. Хеннинг понимает, что тот должен быть в курсе произошедших за последние сутки событий. Вероятно, он удивился, увидев Хеннинга на работе, ведь после случившегося прошло слишком мало времени.

Хеннинг и сам удивляется. Удивляется тому, что не чувствует потребности в дополнительном выходном. Но дело еще и в том, что он совершает осмысленные действия, что дни его наполнены событиями, и поэтому он все чаще забывает о Том, О Чем Он Не Думает. И так было всегда, когда его одолевало любопытство. Он не успокоится, пока не удовлетворит его.

Доктор Хельге заволновался бы, если бы сейчас меня увидел, думает Хеннинг.