Обращение

После вручения утреннего дара королевская чета могла бы зажить обычной жизнью, если бы Сигиберт не пожелал получить все возможные преимущества от того события, каким стал его семейный союз с дочерью Атанагильда. Несколько изменив направленность «благочестия», которое король и прежде афишировал в качестве заметной черты своей политики, он обратился к молодой супруге с мольбой отвергнуть арианскую ересь и обратиться в католическую веру. Независимо от результата такой просьбы она добавляла Сигиберту популярности. Ведь епископы могли только восхититься усердием, какое король Австразии прилагает во имя триумфа истинной веры.

По обычаям того времени Брунгильда могла бы и отказать в обращении. Два поколения тому назад бургундская принцесса Хродехильда осталась католичкой, став женой язычника Хлодвига. Через несколько лет франкская принцесса Ингунда, выйдя за вестготского принца-еретика, тоже откажется обращаться в арианство.

Но в 566 г. в почти целиком католической Галлии Брунгильда могла понять, что влечет за собой религиозная принадлежность. Даже если бы отказ стать католичкой не обязательно повлек развод, он стал бы для нее политическим самоубийством. В самом деле, ни один галльский епископ не согласился бы иметь дело с закоренелой еретичкой, а при невозможности сблизиться с этими могущественными людьми королева была бы обречена на роль простой производительницы потомства. Поэтому Брунгильда спешно предпочла согласиться на принятие веры, которую предложил муж. Это был выбор власти, и это был ее первый официальный акт.

Поступок, который попросили совершить Брунгильду, значительным, конечно, не был. Помимо одного догматического пункта расхождения, довольно темного для непосвященных, у католической и арианской церквей были одни и те же верования, одни и те же таинства и почти одна и та же литургия. Лишь немногие богословы умели различать обе конфессии, и даже столь блестящий ум, как Ницетий Трирский, совсем запутался, когда попытался провести четкое различие между ними. За исключением Хильдеберта I и Хильперика, похоже, немного разбиравшихся в спорах о Троице, меровингские короли этой проблемой не интересовались, для них были важны только ее дипломатические последствия. В практическом плане католическая церковь признавала крещение детей, совершаемое арианами. То есть, чтобы обратиться в никейскую веру, еретику достаточно было отречься от положений Ария, принять миропомазание, то есть помазание лба святым маслом (миром), и поучаствовать в католическом богослужении. Именно на этот ритуал, скромный и ни в коем мере не унизительный, и согласилась Брунгильда. Трон Австразии, конечно, стоил мессы. И в течение последующих пятидесяти лет никто не поставил под сомнение безупречную ортодоксальность королевы.

Обращение из арианства в католичество представляло собой жест, в религиозном отношении, возможно, незначительный, но очень важный в политическом. Действительно, тем самым юная вестготская принцесса сделала жест доброй воли по отношению к принимающему ее народу. Сигиберт этому обрадовался и призвал ко двору Фортуната для сочинения по такому случаю нового стиха. Низкое качество этого произведения, написанного в спешке и с использованием затасканных приемов, несомненно объясняется стремительным развитием событий. Не испытывая вдохновения, Фортунат довольствовался тем, что воспроизвел основные элементы эпиталамы: он описал Сигиберта доблестным и милосердным, Брунгильду — «прекрасной, скромной, достойной, рассудительной, благочестивой, великодушной и доброй, в высшей степени наделенной умом, красотой, благородством». Теперь радовало и то, что королева была католичкой. Поэт ее поздравил в нескольких словах, но главные похвалы адресовал королю, добившемуся этого успеха.

Ведь Брунгильда в 566 г. была женой Сигиберта Австразийского. И не более того. У нее не было никакой реальной власти, помимо возможности ежедневно общаться с государем; но то же могла сказать о себе самая ничтожная королевская фаворитка. Ее состояние может показаться солидным, но его использование было обусловлено ее статусом супруги. Ей недоставало «верных», союзников и социальных знаний, какими благодаря происхождению обладала обычная франкская аристократка. В меровингском мире, где настоящее могущество состояло в том, чтобы обеспечить собственную безопасность, Брунгильда пока была бы неспособна выжить, если бы Сигиберт внезапно умер или бросил ее.

Документов, что-либо сообщающих о жизни Брунгильды в течение нескольких лет после свадьбы, у нас практически нет. Молодая женщина, конечно, не бездействовала, но довольствовалась тем, что исполняла обычный долг королевы. Она находилась рядом с мужем на официальных приемах и сопровождала его в большинстве переездов. Она проявляла открытость и приветливость по отношению ко всем гостям, но никогда не допускала фамильярности, которая бы вызвала подозрения. Хронисты не забывают сообщать об этих больших и малых обязанностях любой королевы. Подытоживая общее впечатление, Григорий Турский упомянул только о «девушке тонкого воспитания, красивой, хорошего нрава, благородной, умной и приятной в разговоре».

Видимо, не было смысла изводить пергамент дальше, описывая повседневную жизнь дамы, достойно выполняющей свои функции. Конечно, если бы о ней прошел хоть малейший оскорбительный слух, то весьма преданный — но и весьма злоречивый — епископ Турский не устоял бы перед искушением воспроизвести его, хотя бы затем, чтобы выразить негодование по этому поводу. Но ничто не просачивалось. Так что, судя по всему, Брунгильда не давала никакого повода для скандала. Не выходя из тени, она довольствовалась тем, что копила козыри, связи и знания, чтобы обеспечить себе будущее.

Первым, что позволяло меровингской королеве сохранить статус, была плодовитость. Наличие детей, конечно, не гарантировало сохранение трона, но их отсутствие почти наверняка влекло за собой развод. Тем не менее неизвестно, сколько детей Брунгильда принесла Сигиберту. Во времена, когда из-за детской смертности почти половина Меровингов умирала в юном возрасте, хронисты не считали нужным фиксировать рождение каждого ребенка. Единственное, что можно сказать с уверенностью: королеве посчастливилось, что трое из ее детей прожили дольше пяти лет — возраста, до достижения которого жизнь ребенка была еще в большой опасности.

Первой у супружеской четы родилась дочь — вероятно, менее чем через год после свадьбы. Сигиберт I назвал ее Ингундой в честь своей матери. Последняя была всего лишь одной из очень многочисленных супруг Хлотаря I, но отныне ее имя было внесено в ономастический список меровингского рода. Таким образом, выбрав имя «Ингунда», Сигиберт признал эту девочку законным ребенком. Засвидетельствованная королевская кровь давала маленькой принцессе надежду вступить в брак со знатным человеком или, если не получится, гарантию, что ее примут в один из лучших монастырей.

Что касается Брунгильды, рождение девочки, бесспорно, было для нее большим разочарованием. Конечно, речь не о том, что она должна была страшиться недовольства Сигиберта. Что бы ни говорили, в раннее средневековье отцы, вероятно, любили дочерей так же, как и сыновей: известно, благодаря Беде Достопочтенному, какая радость охватила короля Эдвина Нортумбрийского, когда ему сообщили о рождении дочери Энфледы. По некоторым причинам сын более срочно требовался Брунгильде, чем Сигиберту. Пока она не стала матерью младенца мужского пола, ее статус королевы не был обеспечен. Ведь если франкский государь умирал, не оставив наследника, его королевство делили меж собой братья, а вдову заточали в монастырь. Иное дело, если королева была матерью мальчика. В этом случае она могла сохранить некоторые из прерогатив при дворе и даже надеяться на участие в регентстве. Эти правила наследования, конечно, оставались неписаными, и ничто бы не гарантировало Брунгильде сохранения политического статуса. Но во франкском королевстве все помнили, что после смерти Хлодвига в 511 г. королева Хродехильда пользовалась существенной властью благодаря влиянию, которое она сохранила на всех сыновей. И святую прабабку даже ставили в образец юным меровингским принцессам.