Было забавно наблюдать за тем, как развивались отношения между ними. С годами я привык к почти магической силе Нортона, и теперь это чувство возродилось с новой силой, когда я видел его влияние на Дженис и наблюдал, как она становится свидетелем его воздействия на других.

Однажды мы возвращались из Саг-Харбора по лонг-айлендскому шоссе. Я был за рулем. Дженис сидела рядом на переднем сиденье, а Нортон занимал свою обычную позицию — лежал сзади и смотрел в заднее стекло. (Когда в машине нас было только двое, то Нортон усаживался впереди, однако Дженис это не нравилось. Во-первых, она считала, что это опасно. Во-вторых — и это была реальная причина, — Нортон иногда выпускал когти, чтобы удержать равновесие во время рывков машины, и таким образом портил ее чулки или оставлял маленькие дырочки на блузке. Поэтому, пока Дженис не уснет, он терпеливо лежит сзади и спокойно наблюдает за проносящимся мимо ландшафтом. А потом осторожно проскальзывает на переднее сиденье и уютно там устраивается). День был чудесный. Я погрузился в свои мысли и, вероятно, не заметил, как разогнался до сумасшедшей скорости. Когда полицейский на мотоцикле заставил нас остановиться на обочине, в руках он уже держал блокнот со штрафными квитанциями. Он огорошил меня известием, что я ехал на скорости сто двадцать километров в час. Но прежде чем выписать штраф, он взглянул на заднее сиденье.

— Это шотландская вислоухая? — спросил он.

Я кивнул. В общении с полицейскими я предпочитаю кивать, а не разговаривать.

— Он красивый, — продолжил страж порядка. — У меня кот такой же породы.

Не стану загружать вас слащавыми деталями. Достаточно сказать, что Нортон позволил задержавшему нас полицейскому подержать себя и погладить — и ареста не последовало. Мои данные остались безупречными, а штрафную квитанцию разорвали.

Дженис присутствовала и на еще одном дорожном происшествии с участием Нортона, которое имело не столь счастливое завершение.

В тот день я ездил в офис и решил взять с собой кота. Он был идеальным корпоративным компаньоном, проводя весь день, развалившись на моем столе или расположившись на кушетке в углу.

Иногда кот выбирался из моего кабинета и отправлялся бродить по коридорам, заглядывая с визитом к людям, которые ему нравились. Вскоре кого-либо в издательстве перестало удивлять — даже председателя совета директоров, — когда к ним заглядывал кот, чтобы сказать «привет».

День выдался невероятно жаркий даже для лета, и, как назло, в моей машине сломался кондиционер. По дороге домой — Дженис сидела впереди, Нортон, в ожидании пока она задремлет, устроился сзади — все стекла были опущены. В нижней части города, по пути в гараж, мы остановились на красный свет. На углу сидела бездомная нищенка, выглядевшая безумной. День на работе выдался тяжелым, на улице было жарко, в общем, не важно по какой причине, но когда женщина приблизилась к нашей машине и попросила денег, мы с Дженис посмотрели сквозь нее, как на пустое место. Вероятно, мы слишком долго жили в Нью-Йорке, где бездомные являлись частью повседневной жизни, к которой легко привыкнуть.

— Это особая порода кошек? — Женщина указала на Нортона, который смотрел на нее, упершись лапами в заднюю дверцу и высунув голову в открытое окно.

Не дав себе труда подумать — за исключением чванливого нежелания объяснять бездомной женщине происхождение Нортона, — я ответил:

— Нет. Это обычный кот.

— Да? — усмехнулась она. — Он похож на шотландскую вислоухую породу.

Загорелся зеленый свет. И прежде чем я успел отъехать, женщина добавила с тоскливым вздохом:

— Когда-то у меня жили семь сиамских кошек.

Она просунула руку в окно и погладила Нортона по голове, а потом с достоинством удалилась.

К большому удовольствию Нортона, Дженис позволила ему перебраться вперед за несколько кварталов до гаража. Она даже обняла его. Уверен, никто из нас больше никогда не смотрел так на бездомного человека. Это исцелило наше надменное чувство превосходства.

Еще Дженис стала свидетелем одной, и единственной, кошачьей баталии Нортона, жалкой стычки.

Я уже давно подозревал, что Нортон — не боксер Рокки Марчиано. В саду ему нравилось сидеть затаившись и преследовать случайных и все более опасных бабочек, но этим его склонность к агрессивности и ограничивалась. К сожалению, тот, кто растит кота, гуляющего на улице, должен быть готов к появлению другого уличного кота, бросающего вызов.

Мы приметили огромного рыжего пушистого забияку, которому нравилось в полдень прогуливаться по нашему заднему двору в Саг-Харборе. Если во время его появления Нортон находился там, он либо начинал мяукать, чтобы его немедленно пустили в дом, либо быстро исчезал в одном из своих потайных убежищ. Если этот задира являлся с визитом, когда Нортон находился дома в безопасности, то наш кот храбро становился у задней двери, защищенной сеткой, и громко шипел. Он выгибал спину и выпускал когти, затем оглядывался на нас, ища одобрения. Кто-нибудь из нас говорил ему, какой он крутой парень и мы гордимся им. Вероятно, это сделало его самоуверенным.

Однажды я сидел наверху в своем кабинете и работал, когда услышал жуткий звук. Это был вопль, наполненный болью и страхом, и, казалось, он длился вечность. Следом закричала Дженис. Она выкрикнула мое имя, а потом завопила, чтобы я быстрее спустился вниз.

Я мчался со всей доступной скоростью, но за те несколько секунд, которые мне потребовались, я услышал яростное шипение и вой, пронзительное рычание и нечто напоминающее по звуку схватку двух борцов сумо. Я выскочил на улицу, заметив, что оранжевое чудовище с триумфом пересекает нашу лужайку. Я заорал на него и замахал руками. Но, похоже, это его не испугало — кот одарил меня таким взглядом, который ясно давал порыть, что он вполне готов справиться и со мной. Правда, он сообразил, что ему здесь не рады. Как только кот взобрался на изгородь и спрыгнул во двор моего соседа, я отправился на поиски Нортона.

Раньше мой кот всегда приходил, когда его звали. Но не в этот раз. Мы с Дженис двадцать минут разыскивали его везде, где только можно. Ни следа Нортона. Я начал уже по-настоящему волноваться, когда наконец услышал тихое и жалобное мяуканье. Я остановился и прислушался. Мяуканье раздалось вновь. Вместе со мной его услышала и Дженис. Похоже, звук раздавался из-под моего автомобиля, который стоял на подъездной дорожке.

Опустившись на корточки, я заглянул под машину и увидел съежившегося там Нортона. Несколько минут нам пришлось выманивать его оттуда, и в конце концов мне это удалось. Когда он пробирался между задними колесами, Дженис ахнула. Нос и правое плечо Нортона были в крови. Шерсть спуталась и слиплась, а он был так напуган, что сжался в комочек. Я взял кота на руки и понял, что от испуга он сходил под себя и весь перемазался.

Я успокоил кота и отнес наверх в ванную комнату. Посадив Нортона в ванну, я слегка повернул кран, чтобы напор воды был не слишком сильный, и тщательно его вымыл. Он даже не попытался сопротивляться. Когда он снова был чистым, я смог взглянуть на его царапины, которые оказались несерьезными. Раны были поверхностными, а эмоциональные шрамы, похоже, были очень глубоки. После того как я высушил кота, не переставая говорить с ним воркующим голосом, он робко прошел в спальню, запрыгнул на кровать и забрался под одеяло. Нортон зарылся вглубь постели и провел там остаток дня. Время от времени я пытался выманить его наружу, но, пристыженный, он не смотрел на меня. Наступил ужин, а кот и не думал показывать нос из-под одеяла.