Периодическая печать высоко оценила труд Чижова, назвав его чрезвычайно своевременным и содержащим неоспоримые доводы в борьбе с противниками строительства железных дорог[249]. Спустя два года в статье «Жизнь и открытия Джемса Уатта», напечатанной в журнале «Сын отечества», Чижов предсказал, что изобретение паровых машин повлечет за собой в будущем большие материальные и моральные изменения в жизни целых народов[250].

В аграрной России Чижов выступал популяризатором идеи механизации сельскохозяйственных работ. Он опубликовал на страницах журнала «Библиотека для чтения» описание изобретенной им сеяльной машины, приспособленной к потребностям отечественного сельского хозяйства, и настоятельно рекомендовал предприимчивым помещикам использовать ее для облегчения труда крестьян и улучшения качества производимой ими продукции. «Всякому хозяину известно, как много урожай зависит от посева, — писал он в своей статье. — У нас, во всей России, обыкновенно сеют от руки… Устройство же этой машины так просто и так дешево, что для наших мужиков ничего нельзя желать лучшего… Насыпав зерна и закрыв ящик крышкою… мужик везет ее по ниве, как простую тачку. Число дырочек зависит от рода хлеба и почвы (щетины, задевая за зерна, толкают ее в дырочки и разбрасывают по ниве)… При обыкновенном сеянии ветер есть непреодолимое препятствие; при употреблении машины вы не боитесь ветра: она так низка, что разве что сильная буря помешает сеять. Но главная выгода та, что при этой машине с засевом можно соединить заборонку… Употребляя вместо человека лошадь, то есть заложа ее в оглобли и везя не как тачку, а как простую телегу, можно сзади привязать борону, и она тотчас будет заборонывать то, что засеется».

За основу своей сеяльной машины Чижов взял английскую базовую модель, которую он видел на выставках в Петербургском технологическом институте и Земледельческой школе. Однако английская машина нуждалась в «доводке». «В состав ее, — пояснял Чижов, — входят четыре чугунных колеса, которых негде достать внутри России, да и не по деньгам они для небогатых помещиков. К тому же, если такие колеса разобьются, их нельзя уже поправить. Между тем как эту, упрощенную машину, смастерит каждый мужик и сам ее починит: железная ось… — просто железная палка в полдюйма квадратных в разрезе; ее сделают во всякой деревенской кузнице»[251].

Оказавшись в ссылке на Украине, Чижов пытался найти здесь дело, которое могло бы увлечь, а кроме того, стать для него, лишенного средств к существованию, источником дохода. Его внимание привлекли большие посадки тутовых деревьев в Киевской губернии. Еще в 1843–1844 годах, живя в Италии и Франции, он специально ездил в районы развитого шелководства, осматривал плантации, интересовался ходом работ по разведению шелковичных червей. Тогда же у него зародилась идея: обучить крестьян средней полосы России и Украины шелководческому промыслу, который бы мог стать неплохим подспорьем к их полевому хозяйству. Кроме того, в 1840-е годы вынужденная уплата «дани» Франции и Италии за шелк была весьма велика. Достаточно сравнить стоимость итальянского шелка, шедшего по 1300 рублей ассигнациями за пуд, с отечественным, главным образом закавказским, стоимость которого не превышала 300–500 рублей. Развитие шелководства позволяло в скором времени насытить потребности российской промышленности в шелке и освободиться от его иностранного ввоза.

Следует иметь в виду, что шелк в эти годы, помимо удовлетворения текстильно-фабричных нужд, был важнейшим стратегическим сырьем. Из него делались «картузы» — мешочки для артиллерийских снарядов; при выстреле шелк полностью сгорал, не образуя тлеющих обрывков, которые при следующем выстреле могли вызвать саморазрушение пушечного орудия.

В мае 1850 года Чижов взял в аренду у Министерства государственных имуществ шестьдесят десятин шелковичных плантаций (четыре тысячи старых, запущенных деревьев) на хуторе Триполье, в пятидесяти верстах от Киева вниз по Днепру; они в течение многих десятилетий не приносили казне никакого дохода и потому были отданы Чижову в бесплатное 24-летнее содержание. Встав на стезю предпринимательства, Чижов записал в дневнике: «Теперь промышленное начинание должно решить все. Надобно будет на нем основать свое существование»[252].

Прежде чем приступить к непосредственной деятельности на арендованных землях, Чижов, привыкший все делать основательно, посетил лучшие плантации юга России, где познакомился с организацией хозяйств видных русских селекционеров — ставропольца А. Ф. Реброва и одессита Н. А. Райко. Для закрепления на практике полученных знаний он некоторое время работал на плантациях Райко в качестве ученика и рядового работника.

По возвращении в Триполье Чижов начал налаживать шелководческое хозяйство на отведенных ему землях: работал от зари до зари, жил, где придется, перебивался с хлеба на воду, затем выстроил себе небольшой домик, окруженный рвом, в полверсте от казенной деревни, — и уже вскоре с дозволения правительства отправился в Москву для продажи первого пуда собственноручно выработанного шелка.

А. А. Иванов, получив известие от друга-искусствоведа о его шелководческой деятельности в ссылке, поспешил выслать ему из Италии яички шелковичных червей лучшей миланской породы. «Москвичи» также были в курсе успешного хода чижовского хозяйственного эксперимента. И. С. Аксаков, командированный в начале 1850-х годов Русским географическим обществом на Украину для составления обзоров местных ярмарок, заехал в Триполье повидать Чижова. «Шелковое его заведение, — сообщал Иван Сергеевич родителям, — идет отлично: он получил уже две медали за свой шелк…»[253]

Однако не только интересами своего личного хозяйства жил Чижов. Он рассматривал шелководство как «источник вещественного благосостояния всей средне-южной России», видел в нем отрасль промышленности, «прямо развивающую личность человека»[254]. «Народ должен оставаться в сельском быту, — утверждали славянофилы, — но в улучшенном, возрастающем состоянии, и продолжать заниматься, как теперь, в семейном кругу, ремеслами, промыслами, торговлею и мануфактурной деятельностью, отнюдь не сосредоточивая сих действий, как в чужих краях, в столь часто развратном быту городском»[255].