— Вон они, гляди! Да не на раздачу, а на вход с улицы! — повинуясь указаниям, я нашел взглядом отряхивающуюся в предбаннике компанию из трех мужчин и пяти женщин, — Сегодня что-то припозднились, обычно раньше обеда являются. Толик — это тот, что с короткой стрижкой справа.

Когда новые лица миновали двери в общий зал, узнал мужскую часть: оба-на! Давно не виделись! Сияющий свежим фингалом фельдфебель Яшка, лейтёха Павел, неплохо смотрящийся в офицерской форме, и Толик — еще один из казармы, с которым утром встретиться не довелось, тоже фельдфебель.

— В чем-то Макс прав, конкретно эти даже меня подбешивают! — признался приятель, — Если ты поел, то пойдем, успеешь еще на их рожи налюбоваться, шеф тебя над ними главным ставит.

— А чем конкретно они тебе не нравятся? — бросил вслед Мишке в тоннеле, тоже спеша убраться, пока они меня не узнали. Портить Якову и Ко такой сюрприз? Зачем?

— Девчонки наши — у нас, кстати, две новеньких, надо будет тебя познакомить, — вокруг них вьются, одна Катерина теперь в сторонке фыркает, но она скорее всего последние дни работает, Ван-Димыч говорил, что ей смена скоро прибудет. Вьются прямо как кошки, это надо видеть. А те на их заигрывания свысока посматривают, вроде как снисходят. С нами тоже ни разу не остались, а мы их уже на два дня рождения звали.

И тут я заржал взахлеб, осознав, какой ловушки удалось избежать:

— Так они не могут!

— Что значит, не могут? — остановился Михаил у самой двери в нашу лабу.

— Они люди подневольные, в казарме живут, оправляются по приказу! Им ни бабу привести, ни задержаться!

— А ты откуда знаешь?

— Так ночевал я сегодня там! И снова возвращаюсь к вопросу: где мне жить?

— Да что ты заладил: где жить, где жить⁈ К нам с Максом заселишься, мы с самого начала трехместный бокс из расчета на тебя заняли, а Ван-Димыч никого туда не разрешал селить, хотя были попытки! — и переспросил, — А это точно про казарму?

— Рыба, отвечаю! Сраный Яков меня сегодня хотел на зарядку поднять, едва отбился! У них там через стенку женская рота расквартирована, а на двери ни запоров, ни щеколды! Мне этих парней, если честно, просто жаль.

— Ты иди к себе, а я пойду Макса утешу! Вот ему радость будет! — повеселев, Мишка хлопнул меня по плечу и, насвистывая, удалился в сторону своего кабинета.

Глава 8

Стал ли я обижаться на Макса? Нет, с чего бы⁈ В моем понимании Масюня, чье тело я занял, шел первым претендентом на звание «паскуда мелкий, обыкновенный». За неделю в больнице и три дня с семьей меня ни один его бывший одноклассник не навестил, не позвонил, а ведь выпуск только-только состоялся! Масюнина постоянная партнерша по танцам и то не поинтересовалась: как там ее партнер? О чем-то, да говорит? И это при наличии пресловутого Шелеховского обаяния, которое уже мне немало по жизни помогло! В глубине души я допускал, что подсознательно внушаемое доверие сыграло в моих приключениях далеко не последнюю роль.

А то, что Макс гнобил кого-то… Жорка Огурцов, может, и золотой человек, но для меня абсолютно чужой. Максим Кудымов, догадавшийся выставить свет и ослепивший Войну, на моих личных весах перевешивал с отрывом. И еще одно — если бы шеф взял в свое время этого Георгия, то потом не взял бы меня, так чего мне переживать? Если действительно башковитый — найдет другую лазейку и устроится еще лучше. А сами по себе искры, как уже упоминал, великого ума не гарантировали, хорошая память и резвая соображалка еще не есть ум.

Уже на подходе к рабочему залу меня догнал Угорин и затащил к себе. За два месяца капитан сильно сдал — похудел, обострились черты лица, появилось много новых седых волос, а количество самих волос заметно уменьшилось, залысины стали глубже. И, кстати, перестал носить форму, с утра я его даже не сразу признал — без привычного кителя и портупеи он смотрелся совершенно по-иному. А парни успели поделиться, что в Муромцево Угорин объявился лишь немногим раньше меня и теперь исполняет новые обязанности, став здесь по штату простым завхозом, а на деле кем-то вроде ответственного за общие вопросы. Не уверен, что можно разжаловать человека, уже вышедшего в отставку, но если меня где-то ждала награда, то ему достались все шишки. Вроде поделом, но немного жалко.

— Мишаня! — он меня обнял, больно впиваясь протезом под лопатку, — Эх, Мишаня!!! Прости! Моя вина! И что недоглядел, и что твари эти тебя утащили!

— Какие твари? — не врубился сразу, тварями обычно именовали совершенно конкретных чужаков.

— Шелеховские тварюшки! — Угорин изобразил плевок, — Виноват я! Перед всеми виноват, и перед Димычем, и перед тобой, и перед ребятами нашими! Всё тыкал вам, что раздолбаи, а сам, выходит, похлеще всех раздолбаем оказался!

— Проехали, Алексей Игоревич! — мне его унижение было не нужно.

В Москве не совсем сорок лет, но последнюю пятилетку окна не появлялись точно, до этого выявляли шальные по окраинам. А я знаю два подхода к режиму ожидания: чем дольше событие не происходит, тем больше вероятность, что не произойдет вообще, и второй, полностью противоположный: вероятность с течением времени повышается. Не буду говорить за всех, но лично у меня даже с автобусами второй вариант не всегда срабатывал, особенно когда в нашем городе стали активно менять и переименовывать маршруты. И еще я знаю кучу людей, которые расслаблялись за гораздо меньший срок.

— Погоди, дай выговориться. У всех уже прощения попросил, у кого-то даже ни по разу, а тебя даже не чаял снова увидеть! Димыч говорил, что тебя крепко прихватили, никак не срасталось обратно заполучить. Хотя меня он вытащил. Я на трибунал с этапом уже настроился, но он же, знаешь, какой упрямый!

Упрямство Воронина прочно вошло в легенды, у нас так точно! Любимый девиз лабы: «Шеф всегда прав!». Я бы поехидничал, но почему-то всегда получалось, что Иван Дмитриевич своего добивался. И уже не удивлюсь, если даже его Ванечка когда-нибудь против тварей успешно выйдет.

— Он самой Забелиной условия ставил, ни в какую не отступался, меня только под его поручительство отпустили! И так же упорно тебя требовал. Я-то уже сдался, знал, что эти змеи, что получат, то уже не отпустят! А вот, поди ж ты!

— Алексей Игоревич, а вот здесь точно себя не накручивай! — я прервал собравшегося на новый виток оправданий капитана, — Мне лично Забелина сказала, что Шелеховы меня на свое молчание разменяли. Зуб у