Я провел рукой по волосам.

– Ну а что, если ударил? Тебе то какое до этого дело?

– И он еще спрашивает, какое мне дело! – Мерль возвела глаза к потолку. – Просто смех. Он избивает человека, от которого зависят колоссальные доходы Голливуда, ломает ему зубной протез и при этом он еще спрашивает, какое мне до этого дело! – Гостья впилась в меня взглядом. Ее зеленые глаза горели злобой. – Ты животное! Презренное животное! Я даже представить не могу, какие родители могли произвести на свет такое чудовище. Ты подвел меня со статьей в журнале, но это пустяки. В дальнейшем я учту, что с тобой нельзя связываться. Но твоя выходка в отношении Ингрема… она же равносильна убийству!

– Говори о деле! – прервал я Мерль. – Чем мне это грозит?

Она бросила сигарету и подошла к окну.

– Дела хуже некуда, Фарстон. Ты настроил против себя самого могущественного и влиятельного человека в Голливуде… ты… пошел против Голда. Он намерен покончить с тобой, и он это сделает. Между нами говоря, тебе остается только одно: собрать чемоданчик и удрать как можно скорее. Что касается Голливуда… то тут твоя карьера окончена!

Я подошел к буфету и налил большой стакан виски. Мне это было необходимо. И моя посетительница это верно предвидела.

– Налей и мне! – потребовала Мерль. – Ты думаешь, что только у тебя есть нервы?

Я принес ей стакан виски и сел.

– А как же мой контракт с Голдом? – спросил я. – Надеюсь, ты поможешь Голду расторгнуть его?

Мерль была сражена моими вопросами. Они поставили ее в тупик своей наивностью.

– Нет, вы только послушайте, что он говорит! – воскликнула мисс Венсингер, глядя на вазу с цветами. И было такое впечатление, что именно им адресуются слова Мерль. – Контракт! Этот парень воображает, что он заключил контракт с Голдом! – Она резко повернулась и уставилась на меня. – Даже несведущему в деловых вопросах человеку ясно, что такое контракт! Разве это соглашение? В нем же нет ничего определенного. Если Голду не понравится твое сочинение, он вправе отказаться от него, не заплатив тебе ни гроша.

– А может быть, оно ему понравится, – неуверенно пробормотал я. – Уж не хочешь ли ты сказать, что Голд способен отказаться от выигрышного сценария только из-за того, чтобы свести со мной счеты?

Мерль с жалостью глядела на меня.

– Неужели ты не понимаешь, что твоя пьяная выходка обошлась Голду в сто тысяч долларов? Твой сценарий должен быть шедевром, чтобы заставить такого человека, как Голд, простить потерянные по твоей вине сто тысяч. Если ты хочешь знать мое мнение на этот счет, то изволь: во всем Голливуде не отыщется такого писателя, ради которого Голд поступился бы такой огромной суммой.

Я допил стакан и закурил сигарету.

– Хорошо, – сказал я, стараясь не поддаваться панике. – Что же мне теперь делать? Ты же моя поверенная в делах! Какой выход ты можешь предложить мне?

– Выхода нет. Голд занес тебя в черный список, и теперь ничего не поделаешь. Тебе остается писать только романы. С пьесами и киносценариями дело покончено.

– Ну нет! – разозлившись, воскликнул я. – Он не смеет так поступать со мной. Это же сумасшествие…

– Возможно, что и так, но я-то его приемы хорошо знаю. Голд – единственный человек в Голливуде, на которого я не имею ни малейшего влияния, с которым я не могу управиться. Только известная нам обоим особа может сгладить обстановку и примирить тебя с Голдом.

Я уставился на мисс Венсингер.

– О ком это ты? Кто это?

– Твоя приятельница… Кэрол Рай.

Я поднялся. Упоминание имени Кэрол рядом с именем Голда меня покоробило.

– Что ты хочешь этим сказать?

Гостья жестом указала мне на кресло.

– Сейчас я скажу тебе кое-что, только не расстраивайся! Кэрол Рай могла бы помочь тебе, потому что она и Голд – вот так. – Мерль скрестила пальцы.

– С каких это пор? – спросил я, стараясь унять дрожь в голосе.

На лице Мерль отразилось недоумение.

– Разве ты не знаешь, что Голд сделал твоей подружке предложение?

– Знаю. Но это еще ничего не значит.

– Да что с тобой происходит? Я объясню тебе более доступно, тогда, может быть, ты поймешь… Голд никогда не был женат. Ему около шестидесяти лет. Внезапно он влюбляется в девушку, а ты говоришь, что это ничего не значит. Для Голда – это все. Если человек влюбляется в таком возрасте, то это чувство обрушивается на него с такой силой, которая граничит с крушением, землетрясением, потопом, а может, с еще более грандиозным по масштабности событием. Поверь мне, эта девушка может вить из Голда веревки, он сделает все, что только ей заблагорассудится. Дошло теперь, что только Кэрол может примирить тебя со стариком Голдом.

Я глубоко вздохнул и попытался сдержать раздражение, чувствуя, что от напряжения мой лоб покрывается потом.

– Спасибо тебе, Мерль. Я подумаю об этом. – Не знаю, каким чудом мне удалось устоять против соблазна избить ее. Наверное, я подумал о том, что и так нажил себе слишком много врагов. – Я позабочусь об этом.

Мисс Венсингер встала.

– Тебе придется поклониться ей в ножки, Фарстон, – сказала она. – Это единственный выход для тебя. Собственно, поступай, как знаешь. На твоем месте я бы бросила писать этот киносценарий и взялась бы за роман. Ко мне, кстати, уже заглядывали твои кредиторы и расспрашивали о твоих взаимоотношениях с Голдом. Пока мне удалось успокоить этих шакалов, но шила в мешке не утаишь. Скоро им будет известно, что ваш контракт расторгнут.

Я был как громом поражен этим сообщением и, не находя слов, уставился на Мерль.

– Да, вот еще что! – Гостья уже подошла к двери, но остановилась. – На студии разнесся слух, что тебя часто встречают в обществе какой-то проститутки.

Я задрожал от гнева.

– Хватит Мерль! Для одного утра ты уже достаточно наговорила мне гадостей. Не суй свой нос в мои личные дела, – огрызнулся я, отвернувшись от осточертевшей мне посетительницы.

Она воззрилась на меня, как на редкий экспонат, и всплеснула руками.

– Значит, это правда! – сделала вывод Мерль. – Ты что, взбесился? Неужели тебе недостаточно женщин в этой огромной помойной яме, именуемой Голливудом, что ты еще стал волочиться за проститутками? Все судачат о тебе, Фарстон. Учти, ни один писатель не может позволить себе, чтобы о нем злословили. Ради всех святых, возьми себя в руки, иначе нам придется расстаться.

Я почувствовал дрожь в каждой клеточке тела, сердце, казалось, рванулось, чтоб потом забиться у самого горла.

– Голливуд не имеет права распоряжаться моей личной жизнью, не имеет права приказывать мне! – крикнул я. – И тебе тоже не дано такого права, Мерль! Разреши мне самому выбирать себе приятельниц. – Если же они тебе не по душе, что ж, как говорится, – на вкус и цвет товарища нет. А теперь я больше тебя, мисс Винсингер, не задерживаю.