– Кать, ты где? – позвал Егоров, и, смахнув слезы, я вышла из ванной.

Пашка выстрелил по мне взглядом, поймал мою руку с телефоном и ухмыльнулся, но от комментариев воздержался. Настроение у Егорова сделалось отвратительным, он ко всему начал цепляться, спорить по каждому пустяку и придираться.

Элеонора складывала сумку на кухне. Когда она уже застегнула молнию, я увидела на столе какой-то сверток.

– Эля, ты забыла, – показала я на сверток.

– Это твое.

– Что это?

Я развернула пакет, вытащила из него еще один, он оказался с долларами.

– Откуда это?

– Это Шалва с карточки снял, еще вчера, когда тебя искали. Он принес мне деньги и сказал, что отдаст все, лишь бы с тобой ничего не случилось.

– А кейсы?

– А кейсы стоят у порога. Что будем с ними делать?

Я вышла в прихожую и вернулась на кухню, неся два черных кейса. Только открыв каждый, я смогла понять, где какие деньги.

– Давай эти, – я кивнула на пакет и на содержимое одного из кейсов, – разделим, а те, что в другом, оставим, пока не придумаем, во что их вложить. Сейчас умные люди как раз покупают недвижимость.

Матюшина внимательно слушала и кивала:

– Чтобы купить что-то ненужное, надо продать что-то ненужное.

Потом она принесла еще какие-то пачки:

– Это то, что давал мне Гошка, помнишь? Он брал задаток у Шалвы и у тех, в порту. А это за домик.

Мы с Элеонорой сели пересчитывать деньги. Несколько раз сбивались и начинали заново. Разделив все поровну, сложили каждая свою кучу, переглянулись и повеселели.

– Что-нибудь придумаем, – пообещала я подруге, укладывая пачки на дно дорожной сумки Мишка с Павлом совещались. Решено было вывезти меня из Краснодара в Пашкиных «жигулях». Белый должен был сесть за руль «Оки». За городом мы планировали сделать остановку, чтобы я пересела в «Оку», не привлекая внимания случайных свидетелей, и спокойно доехала до родного города.

Наконец все расселись по машинам и тронулись в путь. Элеонора ехала с Белым в «Оке», Пашкина «девятка» со мной и Бильбо следовала за ними.

Выехав за город, машины встали недалеко от поста ГИБДД, чтобы гаишники помогли Михаилу добраться до города, подсадив его в какую-нибудь попутку. Белый прощался с Элеонорой. Прощание длилось уже час, на часах был полдень, когда Мишка вышел из моей машины, румянца на его щеках как не бывало, он выглядел постаревшим и уставшим.

– Что ты ему сказала? – сев за руль, накинулась я на подругу.

– Что ничего у нас не получится.

– Почему это?

– Потому что у меня вообще ничего никогда ни с кем не получится. – И Элеонора горько заплакала.

– Ненормальная. – Я сдала назад, догнала Мишку и затормозила прямо перед ним. Белый улыбнулся вымученной улыбкой и наклонился над «Окой». – Миш, а давай ты поедешь в гости к другу?

Мишка растерялся и перевел взгляд на уткнувшуюся в платок Элеонору:

– К какому другу?

– У тебя что, много друзей?

– Нет, Пашка только.

– Ну так и поедем к нему, погостишь и вернешься. Дня на два, на три.

Белый посмотрел на меня, почесал затылок, опять взглянул на Элю и отошел с мобильником в сторону. До нас долетали обрывки фраз: «никогда ни о чем не просил», «после ранения» и «личная жизнь». Когда Мишка повернулся в нашу сторону, уже было понятно, что ему удалось убедить начальство в необходимости заняться его, Мишкиной, личной жизнью после ранения, тем более что он никогда ни о чем это свое начальство не просил.

Егоров, все это время непривычно терпеливо ожидавший в машине, не удержался и вышел узнать, почему стоим. Увидев его сонную физиономию, я заорала:

– Паш, Мишка едет с нами.

Егоров не выказал по этому поводу никакого восторга, а когда мы сели в его «девятку», высказался в том смысле, что, мол, охота Мишке с этой дурочкой связываться.

– Кто дурочка? – возмутилась я.

– Элеонора твоя.

– Почему это? – обиделась я за подругу.

– Потому что она умудрилась втюриться в Никифорова – есть у нее мозги после этого? Лично я сильно сомневаюсь.

– Это не твое дело. Тебе, может, нужна с мозгами, а ему – нет, – заявила я и поняла, что с женской солидарностью эта фраза ничего общего не имеет.

Пашка быстро поставил меня на место:

– Это ты-то с мозгами?

– Ну вот видишь, как много у вас с Мишкой общего, даже баб выбираете себе безмозглых.

Мы переругивались с Егоровым почти всю дорогу домой, то есть больше четырех часов. И чем ближе мы подъезжали к дому, тем обиднее мне становилось. «Может, мне надо было все-таки ехать в Грузию?» – вконец измученная Пашкиными придирками, спрашивала я себя.

– Чего это ты задумалась? – не отставал от меня Пашка. – О ком это ты загрустила?

– Лучше бы я с Шалвой уехала, – в сердцах выпалила я.

Пашка резко затормозил, вышел из «жигулей», обошел машину, открыл дверцу с моей стороны и сказал:

– Скатертью дорога.

Я вышла, неся на руках Бильбо. Егоров вытащил мою сумку и кейс, сел в «жигули» и газанул. А мы с собакой осталась стоять на обочине.

– Здорово, ничего не скажешь, – обратилась я к Бильбо и набрала телефон подруги.

– Эля, заберите меня, Егоров высадил меня из машины.

Мишка подкатил ко мне, забросил сумку в багажник и успокоил:

– Милые бранятся – только тешатся.

Попав домой, я поняла, что остаток жизни проведу с биноклем на веранде. Егоров, будто назло мне, все время что-то праздновал и отмечал.

Я старалась избегать, насколько возможно, соседа, выходила из дома после того, как он уже уезжал на службу, или до того, как он проснулся. Возвращаться я тоже приноровилась, как мне казалось, незаметно.

С Элеонорой мы несколько раз созванивались, поэтому я знала, что они с Мишкой сняли квартиру, забрали Машку и проводят все время вместе. Почему-то я не сомневалась, что у Михаила с Элей все будет отлично.

Это у меня ничего никогда и ни с кем не получится.

Деньги, которые я привезла, так и лежали на дне дорожной сумки.

Через неделю Михаил вернулся в Краснодар, а я все больше и больше погружалась в собственные переживания. Особенно тяжело мне давались выходные, когда Пашка маячил в окнах своего дома, и ночи, потому что мне казалось, что он не один.

Чтобы отвлечься, я решила поменять машину. Испытывая привязанность к малолитражным авто, я остановила выбор на «пежо» и пару дней чувствовала себя в его салоне почти счастливой. Но и новая машина оказалось слабым успокоительным средством, хандра не отступала, все казалось бессмысленным.