— Карпфингер показывает работы Гэвина. Нужно проводить открытие именно там, не так ли, дорогой? — говорит Анита, беря своего клиента за тонкую белую руку, чтобы продемонстрировать солидарность, хотя и совершенно одностороннюю. Женщина она впечатляющая, широкая в кости и ростом больше шести футов. В пустынном переулке ночью от такой захочется убежать куда подальше.

Хрупкий Гэвин не говорит ничего. Похоже, он вовсе не прочь уставиться в бокал гаспачо и представлять, будто он один за столом. Пару раз я замечала, что Гэвин оглядывается, будто планируя побег. Но пока держится, сидит на месте.

— Почему бы не провести открытие в более престижном месте, например, в музее Гуггенхейма? — говорит Джейн, тыча вилкой в салат. Она больше не пытается скрыть волнение.

Когда мы встретили художника и его представительницу в баре ресторана «Морской гриль», Джейн и Анита сразу невзлюбили друг друга. Меня это не удивило. Слишком они похожи, обе в шелковых шарфах и солнечных очках со сплошной оправой.

— Но это галерейный показ, так что он и должен проходить в галерее. — Анита поощрительно сжимает руку своего клиента. — Ну же, Гэвин, объясни эту простую мысль.

— Мне очень жаль, что за этим столом только я считаю, что вы заслуживаете музея. — Джейн берет Гэвина за другую руку. Сам виноват. Кто его просил класть ложку от супа и открываться для атаки?

Работы Гэвина уже находятся в нескольких музеях по всему миру, но Джейн это неизвестно. Она — как представитель похоронного бюро — знает о клиенте только то, что написано на карточке.

Анита велит Гэвину перечислить музеи, в которых уже находятся его работы, но он молчит, так что ей приходится самой тараторить весь список. В конце концов ее затем и нанимали — демонстрировать достижения клиента всему миру.

— Открытие пройдет в галерее Карпфингера, и хватит об этом, — говорит Анита, дергая Гэвина за руку. Ей нужен эффектный жест, подкрепляющий ее позицию. Чтобы Гэвин в гневе покинул «Морской гриль». — Если вам это не нравится, тогда и обсуждать больше нечего.

Джейн здесь не нравится. Она не привыкла иметь дело с людьми, которые ведут себя не лучше, чем она сама, не знает, как с этим справиться. Если бы не желание переиграть Маргерит на ее собственном поле, Джейн бы уже давно отсюда ушла.

— Я бы тоже не прочь закатить сцену, как вы, но работы Гэвина слишком важны. Ради искусства приходится быть выше личных чувств. Некоторые из нас способны на самопожертвование.

Анита недовольно кривится. Она почти полжизни жертвует собой ради искусства и не хочет слушать высокоморальные рассуждения от какой-то буржуазки.

— Прием будет у Карпфингера.

Джейн начинает терять контроль над собой и вот-вот уйдет, несмотря на все свои мстительные планы.

— Джейн, а что после приема? Как, по-вашему, где бы это отметить? — предлагаю я.

— Отметить? — переспрашивает Анита.

— Я знаю отличное местечко — «Механата 416 В.С.», — говорит Джейн, называя занюханный болгарский ресторанчик, куда ходят фотомодели. Джейн обожает вечеринки после приема. Они куда эксклюзивнее основного события, и там часто можно застать разгулявшихся знаменитостей. — Мы снимем отдельный зал. И нам понадобится диджей. Виг, займись этим. — Она поворачивается к Гэвину. — Вы, конечно, будете почетным гостем. Вам понадобится нормальный гардероб, — говорит она, осматривая потертые джинсы и заношенную футболку художника. — Пойдете со мной по магазинам. Я знаю всех нужных людей.

Джейн вот-вот оторвет Гэвину руку. Она уже его напугала. Гэвин смотрит на свою руку в ее руке, будто это инопланетная форма жизни. Он готов пожертвовать конечностью, чтобы спастись.

— Эй, а это там не Дэмьен Херст[11]? — срочно вмешиваюсь я, тыча рукой куда-то в направлении растений в горшках в углу. — И он вам машет.

Дамы ослабляют хватку. Гэвин высвобождается и встает.

— Надо поздороваться. Не хочу показаться грубым. — Он говорит извиняющимся тоном, но в глазах заметно облегчение.

— Вы договоритесь? — Я не хочу оставлять Джейн и Аниту наедине, но у меня нет выбора. Если Гэвин от нас откажется, план не сработает.

Когда мы выходим на Пятую авеню, прочь от любопытных глаз, он поворачивается ко мне.

— Я умираю с голоду. Не хотите поесть?

— Ладно, — говорю я, изумляясь тому, что он еще не сбежал. Я бы сбежала на его месте, и как можно дальше. — Чего вы хотите?

— Не гаспачо.

— Чуть дальше по улице есть ресторанчик, где подают салаты и сандвичи.

— То, что надо. Пошли.

— Сейчас вы производите на удивление нормальное впечатление, — замечаю я.

— Я не знаю, как еще обращаться с Анитой, кроме как игнорировать ее, — объясняет он, и в его речи заметен аристократический акцент. — Аниту легче всего переносить в трансе.

— Почему вы ее терпите?

Гэвин пожимает плечами. Теперь, когда мы убрались от Аниты, он слегка расслабился. Его большие голубые глаза больше не занимают пол-лица.

— Мой агент ей верит, а я верю моему агенту. Она мастер своего дела.

Я собиралась было сказать то же самое о Джейн, но здравый смысл берет верх. Он все равно мне не поверит, так что я меняю тему.

— Мы очень взволнованы перспективой работы с вами.

— Правда? — спрашивает он с легким скепсисом.

Джейн причинила больше вреда, чем я думала.

— Не судите «Модницу» по главному редактору. Она скорее фигура номинальная.

Мы приходим в «Кафе Лу», и я открываю для него дверь. Там всего семь столиков, но из-за позднего часа — я и не заметила, но уже полтретьего — место находится без проблем. Хозяева сажают нас у окна, через которое льется солнечный свет. Несмотря на кондиционированный воздух, здесь тепло.

— Я сужу о «Моднице» по «Моднице», — говорит он, беря меню у официанта. — Это очень глупый журнал.

Я уже собираюсь произнести штампованную речь о нашем значении на культурном рынке, но не в силах этого сделать. Говорю правду.

— Да, я знаю. Но мы стараемся сделать его более содержательным. Вот за этим вы и нужны.

— Правда?

— «Модница» не может вот так вдруг превратиться в содержательный журнал. Наши читатели восстанут. Ваши работы помогут нам осветить важное и жизненное событие из мира искусства, в то же время давая читателям то, чего они хотят, — знаменитостей и высокую моду. Вы поможете нам хорошо выглядеть, — объясняю я.

Он обдумывает мои слова.

— А вы уверены, что не выставите меня смешным?

— Вот что будет, — начинаю я объяснять, чтобы успокоить его. — Мы пошлем фотографа и журналиста в вашу студию в Лондоне. Фотограф будет десять часов жаловаться на плохое освещение, пока журналист угощает вас ленчем и задает простые вопросы: откуда вы черпаете идеи? Кто на вас оказал влияние? Потом мы получим несколько слов от модельеров, чьи работы вы используете, — что-то вроде «рад участвовать в такой прекрасной выставке, это напомнило мне о начале собственного творческого пути». Потом мы найдем нескольких специалистов, которые будут хвалить и защищать ваши неоднозначные работы — «искусство должно развиваться или исчезнуть, риск вечного проклятия опасен, но награда искусства важнее». Я ерзаю, стараясь закрыться от солнца. — Нечего бояться. Это просто две тысячи слов, которые вы уже видели.