Последняя фраза объясняется тем, что большевик М. В. Кобецкий (1881–1937), который стал эмигрантом с 1908 года и осел в Дании, занимался транспортировкой газет «Пролетарий» и «Социал-Демократ» в Россию и пересылкой Ленину корреспонденции из России.

Готовился Владимир Ильич и ещё к одной встрече — уже в Стокгольме, но о ней — отдельно…

КОНГРЕСС в Копенгагене был вторым после Штутгартского конгресса крупным международным форумом, в работе которого Ленин принимал участие. Рассматривался в основном вопрос о кооперативах, и в русской секции, где обсуждался ленинский проект резолюции, произошёл показательный казус… В ходе дебатов меньшевики обвинили Ленина в том, что он-де «губит партию». Один из большевиков удивился — как же один человек может погубить партию, и меньшевик Фёдор Дан — личность в российской социал-демократии исключительно склочная и непривлекательная — невольно дал Ленину такую оценку, которая выражала самую суть Ленина:

«Да потому что нет больше такого человека, который все 24 часа в сутки был бы занят революцией, у которого не было бы других мыслей, кроме мысли о революции, и который даже во сне видит только революцию. Подите-ка, справьтесь с таким»[121].

Слова у Фёдора Дана с языка сорвались неожиданно верные, однако менее всего можно было представить Ленина неким революционным «паровым катком». Недаром много позднее Маяковским была брошена в жизнь формула Ленина: «Самый человечный человек»… И как раз в те дни, когда Фёдор Дан дал свою формулу Ленина, Ленин-человек заявлял о себе властно и волнующе — 12 (25) сентября 1910 года Владимир Ильич приехал из Копенгагена в Стокгольм на встречу с матерью.

Последний раз сын и мать виделись три года назад, когда Ленин нелегально был в России, и вот теперь Мария Александровна, несмотря на преклонный возраст — ей было уже 75 лет, — а скорее по причине преклонного возраста, решилась на путешествие в наиболее близкую точку, где могла увидеть сына. Стокгольм, связанный пароходным сообщением с Финляндией, и был такой точкой.

В Стокгольме они жили втроём — мать, сын и младшая дочь. Первую половину дня Ленин работал в библиотеке, а вторую целиком посвящал матери, прогулкам с ней по городу, по окрестностям…

В шведской столице Ленин несколько раз выступал на собраниях социал-демократических групп с рефератами о Копенгагенском конгрессе и о положении в РСДРП. На одном из его выступлений на собрании большевистской группы была и мать. Она впервые слушала публичное выступление второго сына, и, как вспоминала Мария Ильинична, ей показалось, что, «слушая его, она вспоминала другую речь, которую ей пришлось слышать, — речь Александра Ильича на суде. Об этом говорило её изменившееся лицо»[122].

Они пробыли вместе две недели…

Затем Мария Александровна уехала, да и сыну долго задерживаться в Стокгольме возможности не было.

В порту Ленин смотрел, как мать и сестра поднимаются по трапу на борт парохода, принадлежавшего русской компании. Взойти вместе с ними на палубу, чтобы ещё немного побыть рядом с матерью, Ленин не мог — его тут же арестовали бы.

Мать уезжала, сын оставался, и оба понимали, что это свидание может стать последним, что они последний раз смотрят друг другу в глаза.

Что они чувствовали в тот, наполненный внутренней драмой, собственно — трагедией, момент?

Да ясно — что!

Сколько менее драматичных ситуаций описаны в пьесах и романах, а тут была жизнь — реальная и величественная в своей добровольной реальности. Эта драма разделённых семей затрагивала не только Ленина, но и других постоянных вынужденных эмигрантов из революционной среды, но ленинский случай всё же особо волнует уже в силу великой судьбы его…

Как гнусно на её фоне выглядят те, кто озлобляет сегодня юных «малых сих» против Ленина, подвигает оглуплённую и социально идиотизированную толпу на осквернение памятников Ленину, на надругательство над памятью того, кто…

А, да что говорить!

С матерью он так больше и не увиделся — она умерла в 1916 году.

26 СЕНТЯБРЯ 1910 года Ленин вернулся в Копенгаген, а 28 сентября — в Париж. Опять надо было заниматься повседневной, будничной работой по политическому просвещению масс и развитию партии. О том, что возможна и такая — неяркая и неэффектная — полоса в революционной борьбе, Ленин писал не раз, не раз предупреждал об этом соратников и массы, и вот эта полоса наступила.

Что ж, для Ленина это означало не снижение напряжения жизненного ритма, а перевод энергии в иные плоскости: в партийную публицистику, в поддержание «на плаву» местных партийных организаций и в развитие связей в среде европейских социал-демократов. Этим и были заполнены, по преимуществу, для Ленина 1911-й, 1912-й и последующие дореволюционные зарубежные годы.

В чём состояла заграничная работа Ленина между двумя русскими революциями как лидера партии, профессионального революционера?

Он жил за рубежом, в условиях почти абсолютной — по сравнению с царской Россией, конечно, — политической свободы. Бояться ареста, в общем-то (хотя — чем чёрт не шутит!) не приходилось, отстреливаться от агентов «охранки» — тоже.

Пропагандировать на митингах и маёвках было некого — рабочие массы остались далеко, в России.

Так чем был занят во второй эмиграции лидер большевиков Ленин повседневно?

В 1908 году…

В 1909-м и 1910 годах?

В 1911-м, 1912-м, 1913-м и 1914-м, и так далее — до весны 1917 года…

О многом уже сказано, но если отвечать на этот вопрос буквально, можно коротко ответить так: «Ленин все эти годы думал, читал, писал, слушал, говорил, периодически ездил в те или иные места»… Собственно, именно этим повседневно занят любой крупный управленец, любой руководитель.

Директор завода за станком не стоит, главный конструктор сам чертежи не выпускает… И даже главный режиссёр в театре сам на сцене в спектаклях, им поставленных, как правило, не появляется. Удел руководителя — думать, слушать, говорить, читать и писать документы. А Ленин как раз и был руководителем — руководителем большого партийного дела, требующего повседневного внимания и повседневных занятий.

Причём — нередко рутинных.

Чтобы хорошенько понять это, читателю надо бы взять в руки несколько ленинских томов, относящихся ко временам второй эмиграции, да и вчитаться в них, особенно — в тома писем.

Скажем, том 47 Полного собрания сочинений, где помещены письма с 1905-го по ноябрь 1910 года…

Для примера приведу оттуда два письма, почти случайно выбранных (потом, правда, я понял, что выбор был удачным, и остановился на нём уже осознанно). Оба соседствующих рядом, на страницах 258-й и 259-й 47-го тома, письма написаны Лениным в начале августа 1910 года.