и ножки, они замерли. Мерзкие тайны прадедушки снова скрылись из глаз. Но не все: оставалось надеяться, что в дневнике отыщется хоть что-то полезное.

Джеймс оглядел напоследок комнату и вышел за дверь. Заперев ее, он поспешно двинулся по коридору к лестнице, но раздавшийся неожиданно из-за двери слева голос, заставил его замереть как вкопанному.

— Лемюэль, это ты?

Джеймс повернулся.

Женщина за дверью продолжила:

— Нет, это не Лемюэль. Кто там? Это вы, Джеймс?

«Она знает, как меня зовут? Откуда?!»

Джеймс уже хотел было броситься к лестнице, но что-то его остановило.

— Да, миссис Лемони, — сказал он. — Вы знаете, кто я?

— Я слышала… крики моей матери невозможно не услышать. Прошу вас, Джеймс, выпустите меня…

Джеймс бросил испуганный взгляд на лестницу.

— Выпустить? Но я не могу, миссис Лемони. Лемюэль сказал, что…

— Он солгал! — воскликнула женщина. — Все, что он вам говорил — это ложь. Вы не знаете этого человека. Он притворяется. Лемюэль хитрый и коварный — он настоящий Лемони.

— Мэм, я не думаю, что…

— Прошу вас, Джеймс, поверьте. Он плетет козни, он управляет моей матерью и убедил ее в том, что я больна. Он всех убедил!

— Как это убедил?

— Однажды он напросился к нам на чаепитие. Я не хотела его видеть, но отец заставил проявить «гостеприимство» из уважения к почтенному господину аптекарю, отцу Лемюэля. Во время этого чаепития Лемюэль что-то подсыпал мне в чай. Так я заболела. Вернее, были лишь симптомы болезни, но этого хватило. Лемюэль передавал лекарства, и от них мне временно становилось лучше, но они вызывали еще худшие побочные эффекты. Вы знаете о побочных эффектах, Джеймс?

Джеймс сжал зубы. О, он знал.

— Но зачем ему все это?

— Лемюэль безумен и жесток, — ответила миссис Лемони. — Он жаждал мною обладать. Много лет этот человек преследовал меня, и с каждым годом проявлял все большую настойчивость, но я не отвечала на его знаки внимания. Я всегда любила только Терренса.

— Терренса? Констебля Тромпера?

— Вы знаете его? Терренс всегда хотел для меня добра, но он ничего не смог сделать против коварства аптекаря. Сперва Лемюэль задурил голову моей матери, а затем, когда мой отец оставил нас, они меня заперли в этой комнате. Я здесь пленница. Он мучает меня, думает, что я полюблю его. Он даже позвал этого ужасного доктора. Все полагают, что доктор меня лечит, но на самом деле он пытается заставить меня забыть Терренса. Лемюэль подкупил этого доктора — пообещал, что сделает для него какое-то особое лекарство, если тот поможет ему. Этот доктор пытает меня. Лемюэль говорил вам, что ищет лекарство от моей «болезни»?

— Да.

— Это вовсе не лекарство, Джеймс! Это любовная сыворотка. Он пытается изобрести средство, чтобы я полюбила его. И он все ближе к тому, чтобы его изобрести… я… я не знаю, что случится, когда он найдет последний ингредиент. Прошу, поверьте мне, Джеймс! Мне никто не верит…

Хелен заплакала.

Джеймс вспомнил отчаянные крики миссис Лемони, когда приходил доктор Доу, и у него защемило сердце. А еще ему на ум пришли письма от доктора Хоггарта: Лемюэль научился притворяться и скрывать безумие. Но сильнее всего его обеспокоили слова самой Хелен: «Он — настоящий Лемони». После того, что Джеймс прочитал в дневнике прадедушки, он догадывался, что именно это значит.

— Я верю вам, — сказал он. — Но я не могу вас выпустить…

— Молю вас, Джеймс! Молю, если в вашей душе есть хоть кроха жалости. Я не выдержу, если этот доктор снова ко мне придет!

В голосе Хелен Лемони звучало так много боли, что просто нельзя было ей не посочувствовать. И Джеймс решился. Он не знал, что будет делать после того, как выпустит жену аптекаря. Не знал, как выведет ее незаметно из аптеки или что скажет Лемюэлю, когда тот узнает о пропаже жены. В голове появилась идея: «Я сломаю замок, когда ее выпущу, и они подумают, что она сама как-то выбралась».

— Сейчас, мэм, я попробую…

Джеймс быстро подошел к двери и просунул в замочную скважину один из ключей на связке. Тот не подошел. Джеймс попробовал другой. Итог был таким же. Перепробовав все ключи, Джеймс закусил губу.

— Не подходит ни один, — сказал он. — Наверное, нужный ключ у Лемюэля.

— Что же делать?! — Миссис Лемони застонала. — Он ни за что вам его не отдаст…

И тут Джеймс услышал. Он приподнял верхний краешек правого уха, и до него донеслось отчетливое: «Подумать только! Я столько проспала…»

Мадам Клопп проснулась!

— Миссис Лемони, я должен идти. Если меня здесь поймают…

— Найдите Терренса, — прозвучало из-за двери. — Он что-то придумает! Передайте ему все, что я говорила. Скажите ему, что я люблю его и что только он способен мне помочь…

Джеймс кивнул и бросился бежать.

***

Подумать только!

Подумать… только…

Джеймс приблизил керосиновую лампу к странице и провел пальцем по изображенному на литографии лицу. Чем дольше он в него всматривался, тем больше ничего не понимал…

Часы когда-то там пробили половину десятого вечера. За окном туман уже поглотил собой все, скрыв даже фонари, — лишь редкие рыжие кляксы пока еще в нем проглядывали. Если верить погодной сводке, уже вот-вот должен был начаться шквал.

По коридору, ворча о том, что этот туман нарушил все ее планы, прошла мадам Клопп. Джеймс не обратил на нее внимания…

Когда теща аптекаря проснулась, было уже около шести часов вечера. Джеймс полагал, что она тут же обнаружит пропажу ключей, но старуха переоделась и, покинув комнату, направилась в кухоньку, которая ютилась на под-этаже у лестницы, — готовить ужин. Это дало Джеймсу возможность проникнуть в спальню тещи аптекаря и вернуть ключи. Только он шмыгнул в свою комнату, как она вернулась, бормоча: «Ну вот, снова ключи забыла…»

Джеймс вздохнул с облегчением, а потом… его, будто из чана с отходами, окатило страхами, сомнениями и тревожными мыслями.

Не в силах найти места, она начал бродить по комнате, пытаясь осмыслить все, что успело произойти. Он все думал о бедной миссис Лемони. Если она говорила правду — а Джеймс был склонен ей верить, — то картина вырисовывалась прескверная. Безумный аптекарь, ведомый своими страстями и терзаемый чувством неразделенной любви к женщине, которую он вожделел, пошел на невероятное злодейство, чтобы ее заполучить. Все встало на свои места… Осколок за осколком правда выстроилась, словно разбитое зеркало, которое он, Джеймс, сам того не зная собирал.

— О, Пуговка, — говорил Джеймс, обращаясь к своему чучелу, — ты даже не представляешь, во что мы с тобой встряли. В