Такое с ним творится все чаще, с тех пор как родился Иона. Вспышки, проблески, будто издалека, как радиопомехи, прорывающиеся в эфир голоса с далекой станции, еле слышно, но настойчиво. Тени, мельканье, смутные образы — как рекламные щиты за окном набирающего скорость поезда.

Должно быть, думает Тед, с появлением ребенка заново переживаешь и собственное детство. Вдруг всплывают давно забытые воспоминания. Как то чувство, когда он пытался усидеть на коленях женщины. Тед не знает, кто она — мамина подруга, родственница, красивая коллега отца? — но живо, явственно помнит, как сползал с ее колен.

Сзади кто-то налетает на его стул. Тед ударяется грудью о край столика. Он оборачивается — мимо проходит человек с рюкзаком, будто ничего и не заметив. Тед отодвигает стул подальше от толкотни, ближе к Элине. Отпивает глоток капучино. Образ женщины в красном платье растаял. Путешествие в детство окончено. Симми, набив рот тортом с грецкими орехами, о чем-то оживленно рассказывает. Элина слушает внимательно, подавшись вперед. Иона лежит у нее на коленях и, нетвердо держа головку, рассматривает что-то на столе; обе ручки уцепились за большой палец Элины — мол, никогда не отпущу. Тед вдруг чувствует глубокое родство с сыном — обоим одинаково нужна Элина. Охваченный тем же порывом, он мягко опускает руку на ее колено. Притянуть бы ее к себе, обнять за плечи, чтобы голова покоилась на его груди, чтобы она была близко-близко, и сказать: будь со мной, будь всегда со мной.

Элина встает. По-прежнему слушая Симми, она передает Теду Иону. Протянув руки, чтобы взять малыша, Тед видит, с каким трудом Элина высвобождает свой палец из маленьких цепких пальчиков.

— Ты куда? — спрашивает Тед.

— В туалет. — Элина вновь поворачивается к Симми. — Да, понимаю, — бросает она на ходу, протискиваясь между стульями.

Тед берет ее за руку, чуть выше кисти. Опять кружится голова, снова перед глазами безбрежная морская даль. На миг ему чудится, будто над ним склонилась женщина и вкладывает в его протянутые руки пластмассовый стаканчик, пряди ее длинных волос щекочут ему лицо. Вот он сидит на лестнице, застланной зеленым ковром, перебирая пальцами шерстяную бахрому, а снизу доносится голос отца — умоляющий, виноватый. Тед движением головы отгоняет прочь воспоминания. Иона, будто почуяв неладное, морщится, всхлипывает. Тед подыскивает слова.

— Где туалет? — только и может он сказать.

Элина смотрит на его пальцы, что сжимают ее запястье.

— Вон там. — Она с тревогой вглядывается в его лицо. — Я мигом. — И, высвободив руку, пускается прочь, а Тед провожает ее глазами и гонит от себя другую картину: Элина лежит в операционной, при бледном сиянии ламп, похожая на святую, и снова безликое, вздымающееся море.

— Тебе что, плохо? — спрашивает через стол Симми.

— Нет, — отвечает Тед, не глядя на него.

— Ты какой-то… потерянный.

— Все хорошо. — Тед встает с Ионой на руках. — Сбегаю в сувенирный магазин. — Он вдруг вспомнил, что хотел купить открытку с выставки.

* * *

В «Где-то» настала горячая пора — Лекси убедила Иннеса расширить журнал, привлечь рекламодателей. Увеличили объем журнала, отказались от дешевой газетной бумаги. Страницы стали глянцевые, чуть шероховатые на ощупь, фотографии — большего формата. Первыми из журналов об искусстве ввели раздел о рок-н-ролле. Иннес вначале колебался, но Лекси настояла и даже подыскала музыкального критика, студента гитарного отделения Королевского Музыкального колледжа. Журнал был по тем временам революционным. К сожалению, штат не расширили, все были перегружены работой, вечерами засиживались до десяти, а то и позже. В ту зиму все в редакции хворали, кто легче, кто тяжелей. Кто-то подхватил вирус и заразил остальных. Все кашляли, сморкались и чихали так, что стекла звенели.

Лекси в тот день собиралась поездом в Оксфорд, брать интервью у университетского преподавателя, написавшего на удивление скабрезный роман о жизни в закрытых учебных заведениях — сплошь седые наставники и трепещущие юные студентки. Лекси суетилась, собирая нужное — ручку, блокнот, экземпляр романа, чтобы пролистать в поезде. Возле стола Иннеса она остановилась. Иннес склонился над гранками, заткнув уши (он всегда жаловался, что в шуме не может сосредоточиться).

— Пока! — Лекси поцеловала его руку.

Иннес выпрямился, удержал ее ладонь в своей.

— Ты куда?

— В Оксфорд. Забыл?

— Ах да, — протянул он, — к профессору-маньяку. Удачи! Держись от него подальше.

Лекси улыбнулась, снова поцеловала его, на этот раз в губы.

— Постараюсь. — И вдруг нахмурилась, потрогала его лоб, щеку. — Ты весь горишь. Температура? — Она вновь пощупала Иннесу лоб.

Иннес отмахнулся, закашлялся.

— Да успокойся, здоров я.

— Точно?

Иннес вновь уставился в корректуру.

— Поезжай в свой храм науки. Возвращайся целой и невредимой!

Лекси повернулась к Лоренсу и Дафне — те склонились над рукописью в другом конце комнаты.

— Вы уж присмотрите за ним, — попросила она. — Если совсем расклеится, отправьте домой.

Лоренс поднял голову и улыбнулся.

— Ладно, — пообещал он, и Лекси ушла успокоенная. Оглянулась в дверях — Иннес закуривал, другой рукой что-то вычеркивая из корректуры.

Нет нужды описывать поездку Лекси в Оксфорд, надутого профессора, его неуклюжие приставания; как обратный поезд опоздал и Лекси представляла, как расскажет о приставаниях Иннесу, а он будет смаковать подробности и попросит повторить все сначала. Она представляла их в постели — в ту зиму это было единственное теплое место в доме; она напоит его горячим виски с медом, подоткнет одеяло — пусть отдыхает.

Лекси знала, что Иннес еще на работе, и, как только вернулась в Лондон, несмотря на поздний час, поспешила в редакцию. В ту ночь был густой туман. По пути от метро до Бэйтон-стрит Лекси несколько раз чуть не заблудилась, мокрые пряди волос падали на лицо. Дойдя до редакции, она подумала, что ошиблась. За столом никого. В окне один Лоренс. Лекси обрадовалась: Иннес все-таки ушел домой.

Но Лоренс, едва завидев ее, встал из-за стола, снял с гвоздя пиджак.

— Уф, ну и денек, — выдохнула Лекси. — Я…

Но Лоренс перебил ее:

— Лекси, Иннеса увезли в больницу.

Они наскоро сосчитали, сколько у них денег. В кошельке у Лекси ровно девять пенсов, у Лоренса и того меньше. Хватит на такси до больницы? Нет. Нашарили в столе у Иннеса коробку для мелочи, обрадовались звону монет, но нигде не могли найти ключ.

— Где он его прячет? — спросил Лоренс. — Соображай, ты его лучше всех знаешь.

Лекси задумалась.

— Где-нибудь в столе, — предположила она, — если с собой не увез.

Лекси открыла другой ящик, сдвинула в сторону скрепки, поломанные сигареты, клочки бумаги с каракулями Иннеса. Нашла полпенни, добавила в кучку. Сердце больно сжималось, а руки, шарившие в столе у Иннеса, — что ж он такой неряха, зачем ее любимому такая уйма скрепок, для чего столько бумажек? — дрожали. Иннес в больнице, сказал Лоренс, и Лекси перебирала в уме его остальные слова: стал задыхаться, потерял сознание, вызвали «скорую».