Лазарев передал своим преемникам преимущественно парусный Черноморский флот в апогее его тактического и технического развития. От британского и французского флотов он отставал не так сильно, как можно предположить, но вскоре свою роль сыграла разница в возможностях строительства судов на паровой тяге. В Британии решение создавать паровой военно-морской флот было принято только в декабре 1852 г.: причиной послужил предполагаемый план французов достичь равенства с Королевским флотом или даже превзойти его[271]. Постройка новых деревянных кораблей занимала от трех до четырех лет, если учитывать ограничения по сушке древесины, и поэтому временной мерой могла стать переделка уже существующих или недостроенных парусных судов. Война показала, что этот подход оправдал себя, поскольку у русских не было ни мощностей, ни современных технологий для производства паровых машин, чтобы противостоять объединенной британской и французской угрозе. Как отметил историк военно-морского флота Эндрю Ламберт, «переделанных судов было достаточно, чтобы сдержать русских». Однако с точки зрения британского Адмиралтейства «следовало подготовить новые корабли, чтобы отразить отдаленную угрозу со стороны Франции»[272].

Тем не менее против турецкого соперника у российского Черноморского флота имелся сильный козырь. По настоянию Лазарева, главное вооружение линейных кораблей теперь включало бомбическую пушку, которая стреляла взрывающимися бомбами, а не цельными круглыми ядрами (ее изобрел французский генерал Анри-Жозеф Пексан в 1822–1823 гг.). Некоторые специалисты утверждают, что именно это новое оружие вызвало хаос в рядах турок и нанесло такой ущерб флотилии турецкого флота, базировавшейся в Синопе на северном побережье Анатолии и уничтоженной российской эскадрой в сражении 30 ноября 1853 г.[273].

Николай I очень гордился своим флотом и регулярно посещал военные корабли. Официальные инспекции Черноморского флота обычно проводились одновременно со смотром кавалерийских подразделений на юге России. Предыдущая инспекция состоялась в 1837 г. (она включала также осмотр фортификационных сооружений Севастополя) и в 1845 г.; следующая, назначенная на 1852 г., оказалась последней перед началом Крымской войны возможностью для императора оценить свой южный флот. Несколько ранее он был усилен недавно спущенным на воду «Парижем», вторым судном класса «Двенадцать апостолов»[274].

14 октября 1852 г. корабли военно-морского флота, последние представители века паруса, выстроились на рейде Севастополя. На западе показался характерный дым «Владимира», на борту которого находился Николай I. Как только стал виден императорский вымпел, «Париж» отсалютовал выстрелом из пушек. По какой-то необъяснимой причине артиллеристы стреляли боевыми зарядами, а не холостыми и полностью снесли богато украшенный церемониальный трап флагмана. Ко всеобщему ужасу, обломки тут же унесло волнами, и император не смог торжественно взойти на борт[275].

Тем не менее благодаря присутствию духа некоторых офицеров из экипажа «Парижа» этот инцидент превратился в триумф Черноморского флота. Как вспоминал один из очевидцев, «ученики Лазарева были не из тех, кто позволит себе растеряться при подобном конфузе». Они приказали сколотить импровизированный трап, который успешно выполнил свою задачу. Благополучно поднявшийся на борт «Парижа» император был встречен почетным караулом. Окинув взглядов построенную на палубе команду, тысячу молодых моряков, он спросил капитана 1-го ранга Владимира Истомина: «Где вы берете таких храбрых юношей?» Затем Николай I громко обратился к команде: «Здорово, ребята!» Ответом ему было громовое: «Здравия желаем». «Покажите свое мастерство», — приказал император.

Инспекция, в том числе учебные стрельбы, прошла без сучка без задоринки. По ее окончании Николай I спросил своего морского министра, Александра Сергеевича Меншикова, почему он таким же образом не показывает ему корабли Балтийского флота. Смутившись, Меншиков объяснил, что на Балтике нет подобных кораблей. Не удовлетворенный таким ответом, император надел на шею капитана «Парижа» орден Св. Владимира, в честь которого был назван Истомин. Так окончился визит императора на Черноморский флот. Лазарев мог бы по праву гордиться своими талантливыми преемниками.

На берегу в Севастополь без разрешения — «незаконно», по его собственному признанию, — сумел пробраться гость из Шотландии Лоренс Олифант. Он описал подготовку к визиту императора:

Олифант пробыл в городе недолго и не видел, как Николай I инспектировал флот, — он «посчитал разумным вовремя отступить» и покинул «Севастополь за день до начала грандиозного события»[277].

Отсутствие личных наблюдений, однако, не помешало Олифанту сделать несколько язвительных замечаний в адрес российского военно-морского флота. Например, он писал, «по злостным слухам, стоит в Черном море подняться редкому шторму, как большая часть моряков и офицеров валятся от морской болезни». С некоторым высокомерием Олифант утверждал, что «достоверно известно, что [русские моряки] иногда не могут определить своего местоположения в обширном районе плавания; злые языки говорят, что однажды между Севастополем и Одессой адмирал до такой степени растерялся, что его флаг-адъютант, заметив на берегу деревню, высадился на сушу, чтобы узнать, где они находятся»[278]. В прямом противоречии с рассказами русских об инспекции императора Олифант сообщал, что «как мы потом узнали» император, по всей видимости, «не сопровождал флот в кратком походе за пределы порта, а выразил глубокую неудовлетворенность их подготовкой». Но факт остается фактом: в Синопском сражении 30 ноября 1853 г. российский Черноморский флот продемонстрировал необыкновенное мастерство; усилия Лазарева принесли плоды.