И вот об этом Василий теперь толковал с Аленушкой. О том, что и ей предстоит изобрести когда-нибудь свою веру. И возможно, лучше это сделать сейчас. Пусть этот парень, незнакомый, но почему-то близкий Алеша, сделает парадоксальное благородное дело — станет ей проводником в ее личное бессмертие.

Алена силилась понять, потом все равно скатывалась в вопрос, на который нет ответа, одни спекуляции. Почему уходят лучшие, а всякая дрянь такая живучая? И тогда Василий шел по тонкому льду, придумывая на ходу философскую подоплеку. Потому что он и сам не знал, что сказать. Он лишь предполагал, что короткая жизнь лучших все равно ярче и насыщенней долголетия серости. Не придумано еще другого ответа! Да, жестоко и страшно. Но есть люди сочных красок, полных скоростей и крушения всяких рамок, а есть те, кого и людьми не назвать. Разве бактерия будет счастлива, проживи она хоть сто лет?

Алена не проникалась.

— Хорошо, зайду с другого бока, — не сдавался упрямый «падре». — Со стороны тех, кого молодежь считает счастливчиками. Люди популярные и облайканные, люди, которым аплодируют за любую бытовую пошлость, за ничтожную банальность, за примитивный всхлип, за нарциссические фотки на пляже… Нам кажется, что они на гребне успеха, и кто-то завидует этой сумасшедшей востребованности, кто-то недоумевает. Но мало кто задумывается, как сложно им живется. Далеко не все из них набиты лишь трухой органического самолюбования, нет, не все! Есть и одаренные, и пусть даже это дарование будет скромным, но как же ему развиться, если шквал поощрения уже получен?! Если тебя уже любят, пускай и той картонной любовью, которую развезет от первого дождя… Надо быть уникумом, чтобы уйти от этой любви в «искания и духовную жажду». Но ведь так страшно начать создавать свое, достоверное, больное и непопулярное. Так страшно выпустить из ручонок даже ничтожную власть. И человек прекращает развиваться. А это — как зародыш при замершей беременности. Индивид потихоньку превращается в мумию…

Снаружи — вывеска успеха, ткнешь пальцем — труха и гниль. Понимаешь, о чем я?

Алена нерешительно кивала, лед медленно трескался. У Васи даже промелькнула тщеславная мыслишка о том, что за два дня пребывания с ним дочь заметно поумнела, но за подобное самодовольство подросток непременно накажет родителя какой-нибудь внезапной выходкой. Поэтому только смирение и никаких галочек в воображаемую графу «хороший отец».

Однако вместо смирения Васю преследовало чувство смутной тревоги. Не только за Алену. За Настасью Кирилловну, которой он так и не позвонил после того памятного дня с освобождением Ильи, а когда набрал ее номер, то она не ответила. Нонсенс! Тревога не покидала, даже когда он в теплой компании — и в джазово-кальянном дыму — бурно спорил с Мишей Камушкиным о том, кто лучше — Армстронг или Майлз Дэвис. Потом с джазовых корифеев перешли к делам насущным — к той самой причудливо тасующейся колоде, говоря по-булгаковски. Вспоминали молодые времена, которые так и остались эталоном жизни. Времена Сабашникова и Агапыча старого образца.

— Но у нас и сейчас времена нехилые. Вон в какой детектив вляпались! — радовался Рубик.

— Это ты про наши доморощенные изыскания компроматов в истории с убийством Помелышева? Так это чужая свадьба, — меланхолично отозвался Вася, отчаянно борясь с желанием закурить после героической полугодовой завязки.

Но «чужая свадьба» имела, однако, невероятный успех. Ведь поневоле эта история втянула в свою орбиту всех фигурантов нынешней маленькой вечеринки.

— Тебя послали взять интервью с врагом? Но это же и есть сбор компромата! — гундел Миша, узнавая подробности Сониных перипетий. — В этом, похоже, и состояла задача этой якобы биографической книги. И ты с ней неожиданно быстро справилась.

— То есть согласно твоей логике Людмиле Гавриловне, нашей Фее, грозит опасность? — испуганно озадачивалась Соня и сакраментально шептала: — Я ее подставила…

— Вот уж не думаю! — вмешался Вася. — От Феи никакой потенциальной опасности не исходит, соответственно, и ей ничто не угрожает. Напротив, ты ей помогла тем, что отвела от нее подозрения. Этот… как ты сказала тогда — одуванчик Мэрлин! — понял, что Фея не держит зла на Лёвшиных. И новый срок ей совсем ни к чему. Единственный ее защитник — брат, и он на том свете.

— Подождите-ка… но у нее есть племянники, которых она вырастила! Аня и Сёма. Симеон и Анна — только сейчас до меня дошло… Вот кому может грозить опасность!

— Не понял логики! Потому что они затаили зло на Лёвшина-старшего? Если они были маленькие в момент убийства матери и спрятались за диваном, как ты рассказываешь, они толком и не знали, как это произошло. После того как такая мать исчезла с лица земли, их жизнь стала намного безопасней. Гипотетически они благодарны тем, кто их от нее освободил. Во всяком случае… им же не пришло в голову отомстить Фее! И бабуле, которая, насколько я понял, нанесла тогда решающий удар. Так что мстить какому-то незнакомому мужику…

— А ему они могут мстить вовсе не за убийство! А за то, что мог бы помочь их тетушке не загреметь в тюрьму, но не помог, — азартно возражала Соня.

— Да боже мой! Вряд ли Фея подробно описывала им все обстоятельства того страшного дня и его последствий. Нет, дети явно вне игры. И вообще, почему мы так скрупулезно копаемся в ужасах деревни Емельяново? Мы что, этих Лёвшиных уже назначили убийцами? Я надеюсь, мы это не всерьез? Тогда уж и правда логичнее предположить, что Симеон и Анна прихлопнули Помелышева из мести — если он посадил Фею. Это хотя бы объяснимая, хотя и совершенно бульварная, история, не имеющая отношения к действительности.

Но Соне явно хотелось бульварных историй! Она вообще слишком рьяно вникла в сюжет, совершенно ей далекий. И в этом Вася чуял свою вину — втянул ее в перипетии Настасьи Кирилловны. Даже не свои, однако! А вообще, если разобраться, во всем виноват интриган Агапыч… Но и сам Базилевс тоже хорош. Что это вообще за несовременная черта характера — бросаться очертя голову на помощь?! С готовностью влипнуть в чужую карму… Это опасно. В наше время каждый за себя. Активный альтруизм не поощряется. Альтруиста клеймят странным субъектом, его сторонятся, а в случае чего говорят «сам виноват». И некому его предупредить о том, чтобы «не выходил из комнаты». Кассандра пьет Массандру, как говорил Леня Сабашников…

— Ну а в принципе, — вальяжно вещал Миша Камушкин, — Соня права: почему бы не рассмотреть версию о том, что Лёвшин-отчим — соратник по денежным махинациям Помела? Они не поделили куш, ну и, соответственно, этот юный миллионер Савва тоже может быть причастен…

— Да пожалуйста! Мы можем рассматривать сколько угодно версий! — умилялся Вася дознавательной активности своих друзей. — А толку? Вы так рассуждаете, словно следственные органы нас уполномочили!

— Послушайте… а что, если муж Васиной подруги действительно убил прокурора?! — вдруг восторженно вмешался Рубик. — Ну ведь может же так быть? Теоретически! Так что нужно не версии рассматривать, а думать, как его отмазать. Хотя я бы на месте Настасьи Кирилловны прежде всего разобрался, зачем и как он это сделал. Может, ее муж — психопат. Дурного человека не всегда убивает хороший человек.