невозможно. Более того, по свидетельству Вернадского, «книгой хотели воспользоваться избранные уже [в академики] ком[мунисты] – я (Вернадский. – В. Т.) обвинял Грекова и Волгина». Рукопись удалось отстоять, но долгое время она пролежала неопубликованной. Яковлева знали во властных кругах: его отец, известный чувашский просветитель Иван Яковлевич Яковлев, хорошо знал отца Ленина, а сам историк неоднократно встречался с основателем советской власти. Кроме того, Яковлева поддерживал влиятельный Вернадский.

В то же время книга, что очевидно, не вписывалась в идеологический контекст эпохи, поэтому причины, по которым именно рукопись Яковлева была удостоена премии, до сих пор неизвестны. По предположению Н. А. Горской, Сталин решил вновь пересмотреть официальную историческую концепцию в сторону признания теории о рабовладельческом периоде русской истории. Впрочем, прямых доказательств этого предположения не существует. Более того, последующие события свидетельствуют скорее о том, что официальные идеологи вполне определились в своей поддержке феодальной концепции Б. Д. Грекова.

Первоначально книга Яковлева встретила в основном положительные отклики. Ее рекомендовали к печати Ю. В. Готье и С. В. Бахрушин. Критический отзыв представил А. Н. Сперанский. Но это не помешало публикации. В 1944–1945 годах на книгу вышли отрицательные рецензии С. В. Бахрушина и С. Б. Веселовского, бывших до этого друзьями Яковлева. Против ее концепции категорически выступил всесильный директор Института истории АН СССР Б. Д. Греков.

Таким образом, книги А. И. Яковлева и П. П. Смирнова можно рассматривать в качестве своеобразных курьезов в истории присуждения Сталинской премии.

В 1943 году премию присудили Б. Д. Грекову – «за многолетние выдающиеся работы в области науки и техники». Мир профессиональных историков, несмотря на военное время, торжественно отметил это событие. 3 апреля 1943 года состоялось заседание ученого совета Института истории АН СССР в Ташкенте, где чествовали лауреата. Греков был представлен как борец с националистическими концепциями украинского историка М. С. Грушевского. Именно он «нанес сокрушительный удар и созданной фашистами легенде о неспособности славян к государственному строительству».

В послевоенное время присуждение историкам Сталинской премии стало регулярным. Более того, добавилась и третья степень, что существенно расширило круг лауреатов. Большое внимание уделялось историческим трудам с национальным уклоном. Национальный вопрос являлся традиционной головной болью советской государственности. В многоэтничной стране он приобретал особую остроту. В 1920‐х годах советская национальная политика строилась на предоставлении этническим сообществам максимально возможной национально-культурной автономии. Повороты внутренней и внешней политики конца 1920-х – начала 1930‐х годов потребовали концептуального перевооружения. На смену борьбе с «великорусским шовинизмом» пришла идеология «дружбы народов». Теперь в истории необходимо было подчеркивать исторические связи между народами СССР, их культурную взаимозависимость. Не рекомендовалось выпячивать национальные антагонизмы, всячески приветствовались примеры классовой солидарности в борьбе с царизмом. Составной частью идеологии «дружбы народов» стало признание того, что русские – первые среди равных народов СССР. Новая идеология не была четко прописана, многие положения были аморфными и могли вступать в противоречие с устоявшимися идеологическими канонами. Например, антицаристские восстания признавались прогрессивными, но поскольку нередко они проходили под антирусскими лозунгами, нащупать грань между тем, когда классовая борьба оказывалась борьбой против «великого русского народа», было порой очень сложно. Ясно, что, по задумке власти, новая идеология должна была консолидировать народы СССР под эгидой русского народа, а не разъединять их. По мнению ряда историков, советское правительство нацелилось на конструирование на русской основе в рамках Советского Союза единой национальной общности, по примеру американской нации.

Советское руководство прекрасно понимало особое значение истории при формировании наций. Прошлое слишком часто становится камнем преткновения в этнических отношениях, поэтому историческая политика направлялась на формирование идеологии единства советских народов. Исходя из всего вышесказанного, книгами-лауреатами, в комбинации с другими причинами, становились те, которые способствовали конструированию общей истории народов СССР. Поощрялись труды, показывающие единство народов СССР в историческом ракурсе. Историки находили культурные и экономические связи между различными регионами Советского Союза и тем самым показывали неизбежное и исторически закономерное объединение их в единое государство.

1948–1949 годы ознаменовались кампаниями борьбы с «буржуазным объективизмом» и «безродным космополитизмом». От историков все явственнее требовалось ультрапатриотическое описание отечественной истории, подчеркивание роли русской культуры. В передовой статье, посвященной Сталинской премии за 1948 год, прямо об этом писалось:

Они [ученые] все воспитаны в духе глубокого понимания своего патриотического долга перед Родиной. Буржуазный анархо-индивидуализм так же враждебен и чужд передовой советской интеллигенции, как и презренное низкопоклонство перед растленной буржуазной культурой, как и буржуазный космополитизм – это отравляющее оружие мировой реакции.

В исторической науке велась борьба с «мелкотемьем», требовались концептуальные работы, освещающие узловые проблемы отечественной и мировой истории. Фактически в послевоенное время шло окончательное складывание целостной концепции мировой истории, которая должна была противопоставляться трудам «буржуазных» исследователей. Советские историки не замедлили откликнуться на идеологический призыв.

В 1946 году Б. Б. Пиотровский получил вторую Сталинскую премию за монографию «История и культура Урарту» (Ереван, 1944). Внимание к Урарту в то время было чрезвычайно высоким. Еще в школьном учебнике под редакцией А. В. Шестакова утверждалось, что племена Урарту – это предки грузин. История СССР отныне начиналась не с Киевской Руси, а с Урарту, что значительно удревняло историю всего Союза и ставило его в ряд исторически ведущих и древнейших регионов мира. В подготовке учебника принимал участие Сталин, и изучение его библиотеки показало, что он испытывал особый интерес к древней истории.

В 1949 году первую премию присудили С. П. Толстову за труд «Древний Хорезм» (1948). Работа являлась итогом многолетней деятельности Хорезмской экспедиции. Рукопись книги была защищена С. П. Толстовым в качестве докторской диссертации в 1942 году, затем доработана и вышла отдельным изданием. Монография могла получить премию еще в 1948 году: комитет предлагал дать книге награду первой степени, но В. М. Молотов, неизменно являвшийся членом жюри, поставил резолюцию: «На 1949 г.». Правда, тот же Молотов в следующем году компенсировал свое решение: секция предлагала присудить вторую премию, но он настоял на первой.

В самом начале книги автор показывает себя последовательным сторонником концепции академика В. В. Струве о рабовладельческом характере древневосточного общества:

Автор настоящей работы вынужден был убедиться, что существовавшая в литературе трактовка социально-экономического строя домусульманского периода, как сложившегося феодального строя – не верна и в сущности ни на чем не основана. Напротив, письменные источники с несомненностью сигнализировали наличие многих черт, свойственных рабовладельческому