Отталкиваясь от спинки кресла, резко стал набирать строку, проговаривая ее вслух: «НЕ ВЕРЮ! НЕ ВЕРЮ! НЕ ВЕРЮ! ТУПИК?!» Решительно подчеркивая жирной сплошной чертой…

…Не верил во все случившееся и Виталий.

Однако жизнь шла своим чередом, неукоснительно назидая свои нравы и условия. Единственным соприкосновением с воздухом было возможно во время прогулок, какой-то момент, и то тот зачастую был сперт «ядом» окружающих.

Во дворе стоял гомон.

Охранник и сержант – конвоир неотъемлемые свидетели их жизни безучастно смотрели на зеков, обсуждая свою «свободную жизнь».

Забыв вывести Виталия и сокамерника с прогулочного двора, когда вошла другая партия зеков.

Те, понуро топтались на месте. Сокамерник, пробежками встав за спиной «смотрящего», стал нашептывать, как ему казалось достойно шутке:

– Энтот, новенький! Мой горшочник! Говорит, что не голубой!.. Семеня, хихикая:

– Розовенький он у нас!

Кивком головы, показывая на Виталия:

– Его тётка городская – «Самая, самая!»

«Смотрящий», с интересом поворачивая голову, исподлобья окинул взглядом Виталия. Ощущая его на себе, Виталий не поведя не одним мускулом, выдержал.

Тот с ухмылкой, подмигнув сокамернику Виталия, едко подметил:

– В нашем бомонде нет «голубых»! Есть пидорасты!

Зло глядя на пресмыкающегося перед ним сокамерника, сжавшись от взгляда Виталия, внутренне содрогнулся, с лица исчезла улыбка, тут же подмечая:

– Хм! А он ничего!

Зычным голосом, кидая клич зекам, с надрывом в голосе проорал:

– Парни!

Указывая кивком головы на сокамерника:

– Вот, тут мне, «ПАВЛИК МОРОЗОВ» на ушко нашептал.

– У нас петушок нарисовался.

Крича во всю гортань:

– Кто на новенького? Налетай!

Зеки, как по приказу накинулись на Виталия. Образовалось месиво.

Охранник и сержант-конвоир восприняли это, как нечто зрелищное, глядя в их сторону, заржали.

Сержант – конвоир, вспотев от напряжения, рассматривая кто кого, не выдержав, крикнул:

– Всё! Давай их разнимать.

Охранник лыбясь, передергивая в руках резиновую палку, с горящим взглядом следя за дракой отстраняя напарника, бросил:

– Погодь малёха, Лёха! Ща, досмотрим вестерн! В натуре – класс!

Сержант – конвоир, порываясь вперёд, начал что-то невнятное выкрикивать, но его не слышали. Охранник, сдерживая «молодого» попытался остановить того за плечо, сделав кривую ухмылку, осаживая подавляющим взглядом. Сержант-конвоир, отступив на шаг, застыл на месте, хлопая глазами, по – детски с обидой отдуваясь, теребя рукой лоб, бубня под нос, что все закончится плохо, и он в этом не виноват и не собирается участвовать.

В месиве мелькнули озлобленные лица – «смотрящего» и Виталия, и искаженное предательское сокамерника, другие бились по инерции, лишь бы почесать кулаки, раздавая тумаки направо и налево, кто – то пинал кому-то в лицо, кто – то меж ногами, но всё делалось безразлично, для куража и разогрева.

Один из толпы, угождая «смотрящему», свалил с ног Виталия, наделяя пинками по почками. «Смотрящий», подойдя, злорадно глядя на Виталия, смеясь, с превосходством оглядывая всех присутствующих, самодовольно выкрикнул:

– Ну, что, петушок?! Ку-ку, Гриня!.. Все тут же заржали. Сотрясая воздух плевками и матом.

Виталий, извернувшись, встал, в выпаде к «смотрящему», дал ему справа в челюсть, тот отлетел на метр назад. Все, глядя на них затаили дыхание, бегло переводя взгляды, то на Виталия, то на «смотрящего», у которого из носа уже ручьём текла кровь.

У Виталия тоже была разбита губа, он, зло, сверкая глазами, машинально стирал рукавом, с сарказмом выкрикивая в адрес «побежденного»:

– А, вот я и прописался здесь! Так, что ты учти!

У меня зубы пока все на месте! Глядя на всех зло и уверенно, – И не таких «крутых» обламывали! Зуб отдам! Но честь при мне останется! Не мальчик уже! Никак некоторые. Мужик!

Все смотрели испуганно то на одного, то на другого.

«Смотрящий», придя в себя, сверкая глазами, как раненый зверь, кивнул зекам, те вновь набросились на Виталия.

Охранник, подмигивая сержанту-конвоиру, потирая руки в не меньшем кураже, бросил:

– А вот теперь, Лёха – Алёха! Наш с тобой «ВЫХОД!» Мы в кадре!

Срываясь с места, уже бежал разнимать, по ходу сотрясая двор отборным матом, за ним сержант-конвоир, по ходу разнимая толпу, со всей силой избивая резиновыми палками…

…Уже который день, семья Виталия Говорухина в терзаниях и муках. Мать не может поверить в то, что ее сын виновен, сердце содрогается от такой мысли. Душа кричит: «Он не мог…»

Тяжелые мысли гонят прийти со своим грузом мыслей к могиле погибших детей. Этот груз она не может снять ни со своих плеч, тем более с плеч сына, но так хочется узнать, что он не виновен, хотя бы мысленно узнать от них тех, что по иронии судьбы тогда оказались ни в том месте, ни в тот час.

Горе невыносимое, но оно есть и с ним надо жить.

Находясь на кладбище, мать Виталия с внуками возлагали цветы на могилку детей, на памятнике портреты Аллочки и Артура, глядя на них, пожилая женщина украдкой от малышей стирала льющиеся по щекам слёзы.

Возложив, дети молча отошли, не до конца понимая: зачем они здесь вообще находятся.

С болью глядя на детские лица, объяснив, что это те детки которых «их папа» забрал к себе на небеса.

Малыши, взявшись за руки, вздохнули. Бабушка, поправляя могилку, положив конфеты, со слезой на глазах рассыпала пшено, объясняя, что это птичкам, они летают между небом и землёй, это единственная возможность держать невидимую связь с детьми, живущими на небесах.

Со стороны послышался шорох.

По аллее в направлении них шла женщина в трауре, Эмма, с цветами и сумкой в руках. Распрямившись, пожилая женщина, глядя вдаль почувствовала неловкость. Поспешно взяв детей за руки, отстранилась в сторонку, давая проход женщине.

Эмма подойдя, косо глядя на незваных посетителей, стала возлагать цветы, не сдерживая слёз, в рыдании легла на могилку, обнимая руками.

Дети были напуганы таким поведением не знакомой им женщины в чёрной одежде, прячась, прижались к бабушке.

Мать Виталия, глядя на них, всхлипывая, вытирала носовым платком бегущие потоком по щекам слезы.

Эмма встав, подошла к не прошеным гостям, вздыхая, достала из сумки две мягкие игрушки, оглядываясь на могилку, повернувшись к детям, не раздумывая, отдала каждому в руки. Дети, вцепившись руками в бабушку, обнимали ту, ища в ней защиту, искоса поглядывая на Эмму.