Бабушка их подтолкнула вперёд, тихо прошептав:

– Возьмите!

Они, отрывая руки от бабушки, переглядываясь, то между собой, то с бабушкой, глядя на Эмму, взяли по игрушке.

Эмма вскользь уголками губ мягко улыбнулась, в глазах мелькнул блеск благодарности:

– Это на память от Аллочки и Артурчика!

Со вздохом оглянулась на памятник.

Мать Виталия, с облегчением вздохнув, вытерла платком слезы, в уголках губ мелькнула выстраданная улыбка, бегло посмотрев на детей, и внимательно на Эмму, тихо произнесла:

– Спасибо тебе, Дочка!

Дети счастливые, радуясь игрушкам, побежали вперёд. Эмма и мать Виталия их провожали волнительными взглядами.

Эмма вздыхая, приблизилась к матери Виталия, они обнялись, кажется, их боль стало одной, за детей.

Глядя то на убегающих детей, то на памятник, то друг на друга, неторопливо пошли вперёд по аллее, следую за убегающими детьми. Незаметно исчезая из вида.

Уже находясь дома, Эмма не находила себе места. Из головы не выходили глаза женщины и малышей. Быть может, она нехотя вырвала из их жизни любимого отца, вдруг сознавая, что она не судья.

Вопрос постоянно ставил разбитый горем мозг: Виновен или нет? Эмма не находила ответа, попытки были тщетны. Она решилась узнать ответ у Виталия, чтобы он соизмерил свою боль с ее болью, с которой просто невозможно смириться. Она решилась на свидание с Виталием, посмотреть хотя бы тому в глаза.

Она не стала себя в этом сдерживать. Встретившись с начальником тюрьмы, с подполковником Аничкиным, Эмма, умоляя, попросила о встрече с Виталием Говорухиным, поясняя свою весомую причину, считая, что она имеет на то право.

Однако тот, найдя свои доводы, пояснил, что это нежелательно. Взвесив все в уме, отказывая, попросил и его понять, ссылаясь на то, что Виталий на грани срыва.

Говоря, что сокамерник Говорухина и так жалуется на нервное расстройство того. И сам, жалуясь на то, что мол, истеричных товарищей здесь хоть отбавляй, не дай Бог суицид.

Ведь потом рапортами наверх не отпишешься. Соболезнуя ей, все же попросил оставить телефон, если вдруг будет адаптированным, непременно перезвонит, чтобы оговорить встречу с Говорухиным.

Тяжело вздыхая, Эмма ушла ни с чем. Выйдя из стен кабинета, как тень она плелась по коридору, пока не натолкнулась на группу сотрудников, те наперебой рассказывали анекдоты о начальнике.

Наверно это им нравилось, каждый в свою очередь сопоставлял с Аничкиным, не сдерживая смеха, пародировали того. Она, проходя мимо, замедлив шаг, прислушалась.

Один из пародистов, старший прапорщик, скорее всего старейший из сотрудников, как знающий всех и всё, вовсю ширь, раскрывая своё необъятное тело, делая тяжелый барственный шаг, сбил с ног Эмму, та неловко упала. Он перепугано поднял женщину, расшаркиваясь в извинениях. Найдя в ее глазах растерянность, даже больше того потерянность, тут же спросил, чем может помочь, чтобы загладить свою неловкость.

Она стала объяснять, что хотела свидания с одним из осужденных, но ей отказали, вот хотя бы записку ему передать. Заглядывая тому в глаза, показывала лист бумаги. Тот, назвавшись «груздем» соизмеряя ее сверху вниз, решился ей помочь, взявшись передать записку. Взявши под руки, проводил даму на выход.

Старший прапорщик передал Виталию записку как и пообещал.

Получив, Виталий внимательно читал каждое слово, заглатывая с комком в горле. В ней было написано: «Прощаю». Бог Вам Судья. По окончании скомкав в кулаке, подумал, что это проведение. Положив лист в рот, стал тщательно пережевывать, чтобы этим зарядить себя изнутри…

…Кажется, что эти дни давались нелегко многим, в том числе и Олегу. Спать ложился запоздно. Статья не собиралась воедино, всё какой-то хаос мыслей.

Так и этим вечером…

…Свет был приглушен, Олег в махровом халате, сидел за столом, держа чашку с кофе в руке, в напряжение всматривался в строку.

От кофе исходил пар, кажется, что тот развеивал, фильтровал мысли, чтобы осмыслить то, что осело в мозгу. Олег пил кофе мелкими глотками, бегущий за строкой, тут же набрал на мониторе «ТУПИК». Найдя точку отчёта, допив кофе залпом, поставил пустую чашку на стол.

Опираясь локтями о стол, поддерживая голову руками, закрыл глаза. Его мысли кружили в правом поле, но порой подчас действительность, делая погрешности, загоняла в другое не правовое поле. И вот чтобы понять, осмыслить, нужен анализ «за» и «против», а это непосильный труд.

Подчас мозг был бессилен, отказываясь дать ответ, настырно заставлял, войти самому в ту ситуацию и искать кто прав, кто виноват.

В поиске истины, не выдержав мозгового штурма, Олег от полного переутомления уснул.

Очнувшись ночью, поспешно протёр глаза, теребя, волосы, заставляя вспомнить, на чём он остановился, тяжело вздохнул.

Встав из-за стола, вышел на балкон. Он как мальчишка рассматривал на чёрном небе ярко сияющие звезды. Решив, что жизнь продолжается в ней больше хорошего, чем плохого, с лёгким сердцем пошёл спать. Сказав самому себе: «Утро вечера мудренее».

Утро расставило точки над «И», хотелось верить, что он нашёл, то с чего должен необходимо начать своё журналистское расследование.

Олег уже стоял в дверях в накинутом плаще, когда зазвонил телефон.

Вынув из кармана плаща, вслушиваясь, ответил:

– Да, Мишкин! Я тебя слушаю.

Мишкин находясь в другом конце города, в редакции, сидя за столом нервно стуча по столу карандашом, возбужденно скороговоркой выпалил:

– Новость, Олежка! Не упади…

Олег, застыв на месте, весь во внимании прокричал, – Какая? Не томи!

Мишкин, обстоятельно докладывая:

– Шеф, только, что заходил и сказал, что твой Аркадий Хрипунов очухался. Час назад, как пришёл в себя.

Олег, переминаясь с ноги на ногу, теребя свободной рукой волосы, радуясь, сказал:

– Вот, это новость! Спасибо брат! Еду к нему! Чао! Меня уже здесь нет! Исчезаю.

Он, возбужденно реагируя на происходящее, выключил телефон, дрожащими руками, положа телефон в карман, сраженный наповал новостью качая головой, ошарашенно пробубнил:

– Вот это новость, так новость! Незамедлительно вышел, чтоб поехать в клинику.

…Машина Олега через двадцать минут была на парковке у клиники. Выйдя из неё Олег, стремглав направился к главному входу.

Уже у двери сделав выдох, введя себя, таким образом, в баланс, спокойно открыв дверь, исчез в ней.

Войдя в палату Олег, стоя в дверях в белом халате, невольно осмотрелся.

Он ощутил остаточный запах смерти, как никому знакомый ему.

На кровати лежал Аркадий Хрипунов, тот был под капельницей. В ногах сидела девушка – воспитательница из того «несущего смерть» автобуса. Она молча смотрела на Аркадия, искоса бросая удивленный взгляд на вошедшего Олега.