Такое сравнение заставило Флауэрса вздрогнуть.

– Но он лишил других людей законного и, возможно, жизненно необходимого им внимания. Возможно, за спасение его жизни пришлось заплатить жизнью другого пациента. Затем и существуют законы. Чтобы те, кто платит за медицинские услуги, не страдали по вине тех, кто не в состоянии – или, и чаще всего, не имеет желания – их оплатить. Если Шумахер не может оплатить лечение, то его заберут.

Сказав это, он склонился над стариком.

Тут девушка с неожиданной силой дернула его назад и, скользнув между ними, отклонилась, закрыв одной рукой Шумахера, словно пытаясь его защитить. В свете лампы ее глаза сияли, как дымчатый янтарь.

– У вас ведь наверняка хватает и крови, и органов. Они просто убьют его.

– Их никогда не хватает, – возразил Флауэрс. – И потом, есть ведь еще и исследовательские группы.

Теряя терпение, он положил руку ей на плечо, чтобы оттолкнуть прочь. Под тканью платья ощущались тепло и мягкость ее тела.

– Вы, должно быть, из Антивив.

– Так и есть, но дело не только в этом. Я прошу за него, потому что он того стоит. Неужели вы настолько несгибаемый, настолько идеальный гражданин, что не можете просто… забыть?

Перестав отталкивать девушку, он секунду смотрел на свою руку, а затем отпустил ее. Не мог же он с ней сражаться за тело пациента.

– Хорошо, – прозвучал ответ.

Он поднял свой чемоданчик, тут же щелкнувший замком, и двинулся к двери.

– Постойте! – воскликнула девушка.

Флауэрс оглянулся. Она, вытянув руку, незряче двигалась к нему, пока ее пальцы не коснулись рукава его пальто.

– Хочу поблагодарить вас, – мягко произнесла она. – Я думала, у врачей в наше время не осталось сострадания.

В желудке у него на секунду словно образовался ледяной комок, но тут же волна гнева растопила его.

– Не поймите меня неправильно, – грубо ответил он, стряхивая ее руку. – Я сообщу о нем Агентству. И о вас тоже. Это мой долг.

Она уронила руку, словно извиняясь за то, как ошибалась в нем, а возможно, и во всем человечестве.

– У каждого из нас свои обязанности.

Она прошла вперед, подняла засов и обернулась к нему, прижавшись спиной к двери.

– Я думаю, вы совсем не такой суровый, каким хотите казаться.

Эти слова заставили его остановиться. Он не был суровым. Его обижало такое предположение; обижало, что медиков считают неспособными на понимание, лишенными сочувствия.

Тех, кто живет среди болезней и смерти, от чьих способностей и решений зависят здоровье, жизнь, а вместе с ними и счастье людей, не должны трогать житейские драмы, страдания и обывательские ценности. Это было бы невыносимо.

– Этажом ниже еще одному старику нужна помощь, – нерешительно начала девушка. – Не могли бы вы взглянуть?

– Даже не обсуждается, – резко ответил он.

На мгновение девушка вздернула подбородок. Гордость проснулась, подумал он. И тут она кивнула.

– Простите, – сказала мягко.

По ее словам, зажигать свет было опасно, поэтому она вызвалась проводить его. Ее рука была теплой, а пожатие – крепким и уверенным. Пройдя большую часть пути, они оказались на площадке, с которой лестница поворачивала налево. В правом ее конце, скрытом в темноте, внезапно распахнулась дверь.

Флауэрс высвободил руку и сунул ее в карман пальто, нащупав для большей уверенности рукоятку пистолета.

В темном дверном проеме бледно мерцало призрачное лицо.

– Лия? – последовал тихий вопрос. Голос был тонкий, как у маленькой девочки. – Так и знала, что это ты. Дай мне руку. На одну секундочку. Я думала, никогда уже не выберусь из темноты…

– Уже все, – успокоила девушку Лия, погладив ее по лицу. – Теперь у тебя все будет в порядке. Не смей даже думать по-другому.

Флауэрс щелкнул кнопкой фонарика на чемоданчике. Его свет ударил в дверной проем, заставив девушку застонать и отпрянуть, прикрывая рукой глаза.

Флауэрс выключил фонарик – он успел разглядеть достаточно. Девушка в тонкой, залатанной ночной сорочке походила на скелет, туго обтянутый бледной кожей. Не считая двух пятен лихорадочного румянца на щеках, в лице ее не было ни кровинки.

Она умирала от туберкулеза.

Туберкулез. Белая чума. Он снова атаковал человечество около века назад, когда у его возбудителей развилась нечувствительность к тем лекарствам, которые когда-то практически стерли болезнь с лица земли. Но в наше время! Почему они допускают такое!

– Иди наверх и побудь с Филом, – велела Лия. – Ему нужна поддержка. У него был инсульт, но теперь дело идет на поправку.

– Хорошо, Лия, – согласилась девушка. Ее голос словно стал сильнее, в нем прорезались уверенные нотки. Тенью скользнув мимо них, она поспешила наверх.

– Что с ними не так? – напряженным голосом спросил явно озадаченный Флауэрс. – Туберкулез сейчас не проблема. Есть антибиотики направленного действия, с помощью которых его легко вылечить. Почему они остаются умирать здесь?

Она остановилась напротив источенной жуками фанерной перегородки и подняла к нему лицо.

– Так дешевле. Все остальное им не по карману.

– Умирать – дешевле? – неверяще воскликнул Флауэрс. – Странное у них понятие об экономии!

– Уж какое есть! К такой экономии приучили их госпитали. Благодаря вам здоровье стало дорогим удовольствием. Пара месяцев постельного режима, – устало перечисляла она, – сотня граммов неодигидрострептомицина, тысяча граммов аминосалицилата натрия, возможно, восстановительное лечение для легких или, при необходимости, резекция ребра. А эта девочка за всю свою жизнь не видела больше пятидесяти долларов разом. Доживи она до ста лет, все равно не смогла бы заработать на лечение. А ведь ей нужно заботиться о детях. Она не может бросить работу даже на день, не говоря уже о нескольких месяцах…

– Можно оформить медицинскую страховку, – нетерпеливо перебил Флауэрс.

– Она не покроет всю сумму, необходимую на лечение, – отсутствующе сказала Лия. Дверь позади нее открылась. – Доброй ночи, доктор.

С этими словами она исчезла.

Поддавшись порыву, он обернулся в дверях. С губ готовы были сорваться язвительные слова: Если вас слишком мало, чтобы помочь всем, кого бы вы стали лечить – нищих или преуспевающих, расточительных или бережливых, тех, на кого силы и деньги уходят словно в бездонную яму, или тех, кто своей помощью приближает будущее, в котором будет больше врачей и здоровье будет доступно каждому?

Но они так и не прозвучали. Дверь в перегородке осталась приоткрытой. Через щель можно было разглядеть комнату, а в ней обшарпанный старый шезлонг из алюминия – стиль модерн, двадцатый век. На нем расположился старик, полулежавший неестественно прямо и неподвижно, поэтому Флауэрсу на секунду показалось, что тот мертв.