Было заметно, что этот человек очень стар. У Флауэрса мелькнула мысль, что он никогда еще не видел настолько старых людей, хотя гериатрия и являлась одной из ведущих областей медицинского центра. Его густая шевелюра была снежно-белой, морщинистая кожа на скульптурно вылепленном лице – обвисшей.

На коленях рядом с шезлонгом примостилась Лия. Она прижимала костлявую руку старика к своей щеке, и ее незрячие глаза прятались за опущенными веками.

Стоя в дверном проеме, Флауэрс видел, как дверь бесшумно открывается внутрь комнаты. Что-то знакомое было в лице старика, но Флауэрс так и не смог понять, что именно. Размышляя над этим, он с удивлением заметил, что глаза старика распахнулись.

Это было похоже на воскрешение из мертвых. В выцветших водянисто-карих глазах сияло столько жизни, что даже морщинистая кожа на лице старика словно бы разгладилась. Тело тоже ожило и налилось силой, а на лице расцвела добродушная улыбка.

– Входите, господин студент, – прошептал старик.

Лия подняла лицо, распахнув незрячие глаза, и повернулась к нему. Она тоже улыбалась. Ее улыбка согревала, как солнечные лучи.

– Вы вернулись, чтобы помочь, – сказала она.

Флауэрс покачал головой, но затем вспомнил, что она не может этого увидеть.

– Здесь я ничем помочь не смогу.

– Здесь уже никто не сможет помочь, – по-прежнему шепотом произнес старик. – Даже без своих приборов вы, безусловно, видите, что со мной. Невозможно заменить все тело, какими бы невероятными ни были ваши умения и инструменты. Тело изнашивается. У большинства из нас это происходит постепенно. Но есть и такие, что стареют разом.

Вы могли бы пересадить мне сердце какого-нибудь несчастного неплательщика, но мои артерии так и будут изуродованы атеросклерозом. А если каким-то чудом, вы и их замените, не убив меня при этом, то останутся еще фиброз печени, рубцы на легких, дряхлые инкреторные железы, возможно, даже с раковыми образованиями. Но даже дав мне полностью новое тело, вы не сможете помочь, потому что глубоко внутри, там, куда не достанет ни один скальпель, я останусь тем же – дряхлым старикашкой. Этого не исправить.

Когда Лия снова повернулась к Флауэрсу, тот с ужасом увидел, что из ее слепых глаз катятся слезы.

– Неужели вы совсем ничего не можете сделать? – Ее голос сорвался. – Разве вы не универсал?

– Лия! – Даже в шепоте старика можно было расслышать укор.

– Останется нестираемая запись в картотеке «Скорой», – привел разумный аргумент Флауэрс. – Я не могу себе этого позволить, а вы – тем более.

Она крепко прижалась лбом к ладони старика.

– Я этого не вынесу, Расс. Я не могу тебя потерять.

– Ты льешь слезы по тому, кто давно пережил не только свое поколение, – заметил Расс, – но и свою эпоху. – Он улыбнулся Флауэрсу, словно благословляя его. – Мне сто двадцать пять лет. – Он осторожно освободил руку из по-юношески крепких ладоней девушки и положил ее на колени, замершие неподвижно, словно уже не принадлежали ему. – Это долгий срок.

Лия сердито вскочила.

– Должно же быть хоть что-то, что вы можете сделать – со всеми вашими чудесными знаниями и дорогостоящими приспособлениями, купленными за наш счет.

– Есть эликсир, – необдуманно выдал Флауэрс.

Расс снова улыбнулся, немного ностальгически.

– Ах да – эликсир. А я почти забыл. Эликсир жизни.

– Он может помочь? – требовательно спросила Лия.

– Нет, – прямо ответил Флауэрс.

Он и так уже сказал слишком много. Дилетанты не были готовы к получению полной информации о медицине; она смущала их, размывала представление о процессе лечения. Больше всего остального пациентам требовалась нерушимая вера в своего доктора, а вовсе не полный отчет об их состоянии. Если любое лечение знакомо до деталей, оно не в силах помочь. Поэтому для медицины лучше оставаться своего рода магией, а не обыденным явлением.

К тому же эликсир все еще считался лабораторной разработкой. И возможно, он никогда не станет продуктом массового производства. Он представлял собой искусственный эквивалент редкого протеина крови – гамма-глобулина, – который был обнаружен в крови всего-то у горсточки людей в целом мире. Этот протеин, этот иммунный фактор, распространял свое влияние и на смерть, словно она была обычной болезнью…

– Это невероятно сложный процесс, – добавил он. – И чудовищно дорогое лекарство. – Тут он обвиняюще уставился на Расса. – Не могу понять, почему вы не организовали ей пересадку роговицы.

– Я бы ни за что не забрала у кого-то возможность видеть, – с мягкой укоризной сказала девушка.

– Но ведь бывают и жертвы несчастных случаев, – напомнил Флауэрс.

– Но откуда пациенту знать?

– Разве вы не хотели бы видеть ее зрячей?

– Если бы моего желания было достаточно, – прошептал старик, – она бы получила мои глаза много лет назад. Но есть еще и расходы на операцию, мой мальчик. Все сводится к этому.

– Глупость! – Флауэрс собрался уходить.

– Постой, парень, – шепнул Расс. – Подойди на секунду.

Флауэрс развернулся и подошел к шезлонгу; остановившись, он глянул на Лию, а затем на Расса. Тот протянул ему руку, ладонью вверх. Флауэрс, не задумываясь, протянул свою, вложив ее в протянутую руку старика. Как только они соприкоснулись, Флауэрса посетило странное ощущение, похожее на разряд тока, словно его нервные окончания передали импульс по руке прямо в мозг и назад.

Затем Расс обессиленно опустил руку, откинул голову на шезлонг и прикрыл глаза.

– Он – хороший человек, Лия, может, немного беспокойный, но искренний.

Могло бы быть и хуже.

– Нет, – твердо сказала Лия, – ему нельзя здесь больше появляться. Это было бы неразумно.

– Не волнуйтесь об этом, – заявил Флауэрс.

Он и не собирался возвращаться; ничего подобного он не испытывал с тех пор, как был мальчишкой, слушающим рассказы отца о медицине.

– Когда выдастся свободная минутка, – отстраненно произнес Расс, – подумай над тем, к чему я пришел много лет назад: слишком много докторов, но некому лечить.

Лия грациозно поднялась с пола.

– Я вижу, вам пора.

От этой неосознанно выбранной фразы у Флауэрса перехватило дыхание. Ее слепота была трагедией, потому что красивую внешность – теперь она казалась ему красавицей – облагораживал спокойный, ровный внутренний свет. Докладывать о ней будет очень неприятно.

Ему вдруг стало интересно, какой показалась ей его рука: горячей, потной, нервной? Каким он сам показался ей?

У входной двери он помедлил.

– Мне жаль, что я не смог помочь вашему деду.

– Он мне не дед – он мой отец. Я родилась в тот год, когда ему исполнилось сто. Тогда он не выглядел старым. Все считали его мужчиной средних лет. Он постарел за считаные месяцы. Похоже на то, что он просто устал и поэтому стал сдавать.