Он долго смотрел на нее. Потом коротко кивнул.

— Я учту.

— Ты станешь помягче?

— Вряд ли.

Она вздохнула.

— Знаешь, когда у меня не останется больше друзей и все будут ненавидеть меня из-за этих фейковых отношений, мне будет очень одиноко, и тебе придется тусоваться со мной каждый день. Я буду раздражать тебя постоянно. Стоит ли это того, чтобы продолжать грубить аспирантам?

— Безусловно.

Оливия снова вздохнула, на этот раз — с улыбкой, и положила голову ему на плечо. Возможно, это было немного опрометчиво, но казалось таким естественным: потому ли, что им везло на ситуации, требующие публичного выражения чувств, или из-за того, о чем они говорили, или просто из-за того, что уже было поздно. Адам… казалось, он был не против. Он просто сидел, тихий, расслабленный, теплый и твердый под хлопковой тканью своей черной рубашки. Казалось, прошло много времени, прежде чем он нарушил молчание:

— Я не жалею о том, что попросил Грега пересмотреть план его диссертации. Но мне жаль, что я создал ситуацию, которая вынудила его сорвать злость на тебе. И что это может повториться снова.

— Ну а я прошу прощения за слова, которые отправила, — повторила Оливия. — И ты хороший. Даже когда враждебен и неприступен.

— Приятно слышать.

— Мне пора возвращаться в лабораторию. — Она села, массируя рукой основание шеи. — Мой провальный блоттинг6 сам себя не проведет.

Адам моргнул, его глаза блеснули, как будто он не думал, что она уйдет так скоро. Как будто хотел, чтобы она осталась.

— Почему провальный?

Она застонала.

— Это просто… — Она потянулась к своему телефону и разблокировала его, открыв фото своего последнего белкового иммуноблота. Видишь? — Она указала на целевой белок. — Это… это не должно…

Он сосредоточенно кивнул.

— Ты уверена, что начальный образец был хорошим? И гель?

— Да. Не жидкий и не высохший.

— Похоже, проблема может быть в антителе.

Оливия подняла на него взгляд.

— Ты так думаешь?

— Да. Я бы проверил титры и буферный раствор. Если дело не в этом, то может быть слабое вторичное антитело. Если не сработает, приходи в мою лабораторию, можешь одолжить у нас все, что нужно. Включая оборудование и другие расходные материалы. Если тебе что-то понадобится, просто попроси у администратора.

— Ух ты. Спасибо, — сказала она с улыбкой. — Теперь мне немного жаль, что я не могу пригласить тебя в свой диссертационный совет. Возможно, слухи о твоей жестокости были сильно преувеличены.

Уголки его губ приподнялись.

— Может, ты просто пробуждаешь все лучшее во мне?

Оливия снова улыбнулась.

— Тогда, наверное, мне лучше оставаться рядом после защиты. Ну, знаешь, просто чтобы избавить кафедру от приступов твоей раздражительности?

Он бросил взгляд на фото испорченного иммуноблота.

— Не похоже, что ты скоро защитишься.

Она наполовину рассмеялась, наполовину задохнулась от возмущения.

— О боже. Ты что сейчас?..

— Объективно…

— Это самая большая грубость, самое злое… — Она хохотала, держась за живот и грозя ему пальцем.

— …основываясь на состоянии твоего иммуноблота…

— …что только можно сказать аспиранту.

— Думаю, можно найти злее. Если постараться.

— Хватит. — Хотела бы она не улыбаться. Тогда, может быть, он отнесся бы к ней серьезно, вместо того чтобы смотреть на нее с этим снисходительным, веселым выражением лица. — Серьезно. Хорошенького понемножку.

Оливия собиралась возмущенно встать и уйти, но Адам схватил ее за рукав рубашки и осторожно потянул, пока она снова не села рядом с ним на узкий диван… может быть, даже немного ближе, чем раньше. Она продолжала бросать на него возмущенные взгляды, но он смотрел в ответ спокойно, явно не принимая их всерьез.

— Нет ничего плохого в том, чтобы учиться дольше пяти лет, — примирительно сказал он.

Оливия фыркнула.

— Ты просто хочешь, чтобы я осталась рядом навсегда. До тех пор пока у тебя не наберется материала на самую большую, самую толстую, самую разрушительную жалобу по Девятому разделу, которую когда-либо видел свет.

— Конечно, таков и был изначальный план. Единственная причина, по которой я поцеловал тебя ни с того ни с сего.

— Ой, да хватит уже. — Она опустила подбородок на грудь, закусив губу и надеясь, что он не заметит, что она улыбается, как идиотка. — Слушай, могу я кое-что спросить?

Адам выжидающе смотрел на нее — он, кажется, так часто делал в последнее время, поэтому она продолжила мягче и тише:

— Зачем ты на самом деле на это пошел?

— Пошел на что?

— На фейковые отношения. Я понимаю, ты хочешь, чтобы казалось, будто ты не планируешь сбежать, но… Почему ты не встречаешься ни с кем по-настоящему? Ты ведь не так уж и плох.

— Лестная оценка.

— Ой, да ладно, я хотела сказать… Судя по твоему поведению на фейковых свиданиях, я уверена, многие женщины… ну, некоторые женщины захотели бы встречаться с тобой по-настоящему. — Она снова прикусила губу, ковыряя дырку в джинсах, которые начинали протираться на коленке. — Мы друзья. Мы не были друзьями, когда это началось, но теперь мы друзья. Ты можешь мне рассказать.

— А мы друзья?

Она кивнула. Да друзья, друзья. Признай уже.

— Ты, правда, только что нарушил один из священных принципов академической дружбы, упомянув сроки моей защиты. Но я прощу тебя, если ты мне скажешь, действительно ли для тебя это лучше, чем… ну, понимаешь, встречаться с настоящей девушкой.

— Да.

— Правда?

— Да. — Он, казалось, говорил правду. Он действительно говорил искренне. Адам не был лжецом, Оливия была уверена в этом.

— Но почему? Нравится солнцезащитный крем? И возможность жертвовать сотни долларов университетскому «Старбаксу»?

Он слабо улыбнулся. А потом посерьезнел. Теперь он смотрел не на нее, а куда-то в сторону скомканного пакета, который она бросила на стол несколько минут назад.

Он сглотнул. Оливия видела, как двигаются его желваки.

— Оливия. — Он сделал глубокий вдох. — Тебе нужно знать, что…

— О боже!

Они оба вздрогнули (Оливия — гораздо сильнее, чем Адам) и повернулись к двери. Там стоял Джереми, драматически прижав руку к груди.

— Вы, ребята, напугали меня до чертиков. Что вы тут делаете в темноте?

«А ты что тут делаешь?» — нелюбезно подумала Оливия.