После взятия Сен-Дизье добрая королева Элеонора — далеко не такая незаметная, какой ее считали — направила к своему брату монаха с предложением мира. Переговоры завершились в удивительно короткий срок. Щепетильный император был несколько смущен успехом, которого он добился благодаря внезапно изменившемуся в лучшую сторону отношению немецких протестантов. Ведь его задачей было только «использовать революционные силы».90 Кроме того, Карл не собирался сражаться на стороне Генриха VIII, довольно неприятного для всех союзника; он искренне хотел положить конец дуэли, начавшейся двадцать три года тому назад, чтобы посвятить себя проблемам Империи, разрешению конфликта, который недавно разгорелся между ним и папой.

Франциск I, по всей видимости, точно так же хотел поскорей покончить со всем этим. Необычный «толчок» внезапно направил его мысли в русло политики Луизы Савойской и Монморанси. Герой битвы при Мариньяно, приближаясь к Вратам Небесным, похоже, отказался от Италии и от приключений в далеких странах. Он забыл свои старые мечты и думал лишь об естественных границах Франции. Он также стремился потушить огонь ссоры между Габсбургами и Валуа.

Подтолкнули ли его на это благоразумие, нехватка средств, усталость больного человека (абсцесс вновь появился), осознание того, что его народ нуждается в мире? Некоторые вызывающие беспокойство пункты договора заставляют думать, что и другие причины побудили его принять это решение. Борьба между двумя фаворитками внушила Франциску сильную неприязнь к бывшей подруге, чье общество уже не казалось ему таким приятным, и окончательно испортила его отношение к дофину. Принц, уже будучи Генрихом II, однажды написал Диане:

Чтобы доказать это свое расположение младшему сыну, король согласился на отвергнутое недавно рискованное предложение. В договоре, подписанном 18 сентября 1544 года в Крепи, предусматривалось, что герцог Орлеанский женится на дочери, или на племяннице императора; одна из них получит в качестве приданого Нидерланды и Франш-Конте, другая — Миланскую область. Эти земли, таким образом, останутся в составе Империи. А сыну, ставшему вассалом Карла Пятого, король предоставит огромный земельный удел, герцогства Орлеанское, Бурбонское, Ангулемское и Шательро. Этим решением единству государства был нанесен наибольший ущерб со времени правления Людовика XI, кроме того, будущее страны отныне виделось довольно безрадостным.

Франциск расторгал союз с турками и отказывался от прав на старинные владения Карла Смелого, на Фландрию, Артуа, Шароле. Император, со своей стороны, освобождал территорию Франции, окончательно оставлял свои притязания на Бургундию. Помимо этого, в случае, если король выполнял свое обещание очистить Савойю и Пьемонт, то, по крайней мере, сохранял эти провинции под своим протекторатом вплоть до женитьбы герцога Орлеанского.

Крепийский мир оценивали неоднозначно. Его результат заключался единственно в том, что враг, который уже расположился лагерем у ворот Парижа, отступил, и этой проигранной войне пришел конец. Поэтому Франциска часто хвалили за то, что он так быстро согласился на его заключение — до того, как император узнал, что англичане вошли в Булонь. Но если бы удалось выполнить все условия этого договора, это абсолютно точно привело бы к печальным последствиям.

Дофин понял, что его принесли в жертву младшему брату. Его сторонники загорелись праведным гневом и, согласно новому капризу судьбы, внезапно превратились в защитников национальных интересов. С другой стороны, окружение герцога Орлеанского и госпожи д'Этамп отныне все свои чаяния возлагало на императора. Ситуация изменилась с точностью до наоборот. И на этот раз речь шла не только об интригах и клевете.

Королева, герцог Орлеанский, большая часть придворных, в числе которых были восемьдесят дам, сопроводили Карла Пятого до Брюсселя. Госпожа д'Этамп также была там и в путешествии находилась на тех же носилках, что и королева!

В докладе Бернардо Наваджеро91 венецианскому дожу значилось, что Франциск якобы дал герцогу поразительный совет:

Аннибал Гаро, очевидец, написал герцогу Пармы: «Император и королева Мария (королева Венгрии, правительница Нидерландов) ехали к ней (Элеоноре) навстречу целый день. Когда они встретились, развернулась действительно любопытная церемония с целованием этих дам: мне это взаправду напомнило сцену похищения сабинянок. Не только сеньоры, но и обычные люди взяли себе по одной, первыми — испанцы и неаполитанцы… Появился скакавший на лошади во весь опор герцог Оттавио,92 который задержался в Брюсселе, чтобы подготовить состязания. Он спрыгнул с лошади, и Его Императорское Величество, милостиво, что обратило на себя внимание, приказал ему приблизиться к носилкам королевы… Герцог поцеловал руку королевы, и, когда он вновь садился в седло, император вновь позвал его со словами: «А теперь идите и поцелуйте руку госпожи д'Этамп», которая сидела с другой стороны носилок. И герцог, как настоящий француз, сделав больше, чем ему было приказано, поцеловал ее в губы».

Во время этих пышных празднеств в честь образования этих непредвиденных дружеских связей у вдовы Великого Сенешаля состоялся таинственный военный совет. Вместе с дофином и его любовницей там находились герцог де Гиз, его сын, граф д'Омаль, а также два Бурбона, Вандом и Энгиен, чье присутствие было более чем неожиданным. Какие чаяния, какие расчеты подтолкнули их на то, чтобы сменить лагерь? Вероятно, обычная досада на то, что плоды победы при Черисоле так и не были использованы.

Заговорщики лихорадочно пытались найти способ воспрепятствовать выполнению договора. До этого они провели консультацию с легистами. Результатом стало решение о торжественном протесте против нарушения неотъемлемых прав короны (на старинные владения Карла Смелого) и против отдачи провинций, которые к тому же не находились в распоряжении короля. Этот практически повстанческий акт был в абсолютной тайне подписан дофином 12 декабря 1544 года в Фонтенбло, а затем передан под охрану двоих нотариусов. Вандом и Энгиен поставили свои подписи в качестве свидетелей, Гизы, испугавшись в последний момент, воздержались.

Карл Пятый, как всегда прекрасно осведомленный, был в курсе дела. Двадцать седьмого января 1545 года он написал своему послу Сен-Морису очень любопытное письмо, которое якобы предназначалось для того, чтобы успокоить Генриха, но на самом деле должно было подлить масла в огонь: «Мы не хотели бы, — отметил император в заключение, — обсуждать ничего, что было бы неприятно упомянутому дофину, и особенно то, что касается его брата, господина герцога Орлеанского».93