Должно быть, к своей сестре Маргарите он обратил эти душераздирающие строки:

Тридцать первого марта 1547 года Франциска I не стало.

«Обнаружили, — написал Сен-Морис, — гнойный нарыв на его желудке, испорченные почки, гнилые остальные внутренности; часть глотки была покрыта шанкрами, повреждено легкое».

Только два дня спустя королева, остававшаяся в полном неведении все это время, узнала о том, что стала вдовой.

Отныне имя короля Франции было Генрих II. Маттео Дандоло, наблюдая за ним, покрытым славой, нашел Угрюмого красавца «веселым, с румяным лицом прекрасного цвета». Смятение, которое он ощутил, сидя у изголовья кровати умирающего отца, не помешало ему насладиться этой переменой, означавшей также освобождение.

Не считая любви, с самого рождения этот двадцативосьмилетний мужчина не знал радостей жизни. Лишенный матери, лишенный отцовской любви, он провел в ужасной тюрьме четыре года, которые наложили тягостный, неизгладимый отпечаток на его детство. В дальнейшем он чувствовал постоянное превосходство своих братьев, неприязнь отца, его женили на непривлекательной женщине, с неохотой признали его законное положение, затем постоянно удаляли от дел, оскорбляли, угрожали ему. Не слишком выдающиеся умственные способности не позволяли ему понять, почему его манера поведения, взгляды и друзья раздражали короля, он никогда не прекращал чувствовать горький вкус несправедливости. Изгнание его лучшего друга, нападки на его любовницу, ловушки, расставленные для него Крепийским договором, поддерживали в его душе гнев и досаду.

И внезапно тучи рассеялись, внезапно озлобленный, проявляющий нетерпение принц стал единовластным правителем первого королевства под Солнцем!

Радость, подмеченная Дандоло, была настолько велика, что ей удалось стереть печать меланхолии на челе принца, которая казалась неизгладимой. Конечно, Генрих II не стал таким же оригиналом и весельчаком, каким был Франциск I. Но на протяжении всего правления лишь только воспоминания заставляли его лицо помрачнеть. Бывший Мадридский пленник никоим образом не мешал сам себе наслаждаться счастьем, доставшимся ему в качестве реванша.

Этот злопамятный, не способный на понимание и жалость к своим врагам человек был бесконечно нежен с теми, кому оказывал свое предпочтение. Наилучшим возможным извинением тому, что он не скорбел, могло стать то, что печальный мальчик, в одночасье превратившийся в творца, находил особое счастье в перспективе осыпать дарами своих друзей. Что касается его Дамы, он намеревался возвысить ее над всеми женщинами мира. Не это ли наибольшее наслаждение для образцового влюбленного?

Если бы Генрих оказался менее послушным и не уничтожил бы несколько писем своей любовницы, мы бы узнали, что чувствовала Диана, добившаяся всего, о чем только можно мечтать. Как странно распорядилась судьба в отношении этой холодной красавицы, этой безупречной супруги, этой набожной и нетерпимой матроны, коронованной любовным чувством, которое было причиной супружеской измены, в возрасте, когда большинство ее ровесниц уже заботились о душе!

Ведь речь шла именно о коронации. Титул королевы должен был достаться Екатерине. Но наследница Сен-Валье никогда не встала бы в один ряд с теми бесстыжими созданиями, которые были обязаны доставлять удовольствие господину, робели перед соперницами и вымаливали милости. Король говорил: «Моя Дама». Его подданные отныне стали называть ее Мадам. Так именовали Анну де Боже, Луизу Савойскую, словом, «правительниц» королевства. Альваротти, посол Феррары, по прошествии некоторого времени посчитал совершенно естественным, что такой же титул принадлежал отныне фаворитке.

Бывшая воспитанница дочери Людовика XI достигла практически такого же могущества, как и та, кто давала ей эти «Наставления».

Она нашла способ добраться до тех вершин, на которых сейчас находилась, и теперь думала, как добиться исполнения всех своих явных или тайных желаний.

Об этом Диана также не забывала. Она никогда не теряла голову, не впадала в заблуждение. Никакие миражи не могли отвлечь эту четко мыслящую реалистку.

Ее супруг, усопший много лет тому назад, продолжал жить в ее разумных размышлениях. Он также преподал маленькой девочке незабываемый урок. Свидетель потрясений, случившихся на протяжении четырех правлений, он воспользовался своим опытом не столько для того, чтобы добиться серьезного политического могущества, сколько для увеличения своего благосостояния, содержания своей семьи и безупречной защиты и первого, и второго. Диана последовала его примеру с упорством, хитростью и методичностью, также передавшимися ей от престарелого нормандского сеньора.

На рисунке,101 медали102 и двух эмалях103 мы видим, пожалуй, самые близкие к истине изображения охотницы, которая, начав свое правление, завершала полувековой отрезок своей жизни.

За пятнадцать лет черты ее лица ничуть не изменились. Надбровная дуга несколько округлилась, как будто чтобы лучше защитить глаза, от нацеленного на добычу взгляда которых ничто не ускользало. На тонком, благородном носу понемногу начала появляться кривинка, которая станет более заметна позже. Тонкие и сжатые губы не добавляли ее лицу, отмеченному печатью спокойного величия, никакой чувственной мягкости. На нем читались и ум, и энергичность, и упорство, и умение подчинять себе людей. Она была, безусловно, красива благородной и яркой красотой женщины, «которая не искала силы в слабости своего пола», а находила ее «в несгибаемой стойкости своего характера».104

Диана не теряла времени на мелкое тщеславие, на ничтожные удовольствия, которые надолго увлекли бы другую. Несмотря на турниры, рыцарские романы, дворянскую гордость, доведенную до крайней степени, всем уже правила та сила, которая обрела свое непреодолимое могущество в начале века, сила денег. Именно к деньгам устремилось это дитя Возрождения, готовое отвергнуть Амадиса Галльского точно так же, как и прославлять его. Алчность стала первой страстью, которой она предалась. Второй страстью стала месть.

* * *

Франциск I умер, и новый король тотчас же покинул Рамбуйе. Вместе с женой он переночевал в монастыре, затем отправился в Сен-Жермен. Там не случилось ничего, что привело бы к изменениям в государстве, или в составе правительства, но все же произошел дворцовый переворот.