— Тут и остановись, пожалуйста! — попросил куратор, протягивая американские купюры. — Век не забуду! Спасибо, браток, здесь я быстрей сам добегу…

Куратор выбрался, закинул на плечо сумку и рысцой побежал вверх по улице. А машина развернулась и уехала.

«Пока начало удачное», — сворачивая на соседнюю улицу, подумал куратор. Теперь он уже немного успокоился — все-таки волновался, хотя и скрывал это от самого себя. Зачем? По привычке? Может быть… В роли преследуемого ему еще бывать не приходилось.

Василиса удивилась раннему появлению жильца — так он еще никогда не приходил. И на ее безмолвный вопрос он ответил коротко:

— Придется срочно уехать. На время. Но ты не беспокойся, денег я тебе оставлю, а если что, позвоню. В общем, так надо. Ты не расспрашивай, чего можно, я сам расскажу.

И он, оглянувшись, прошел в дом. Василиса — за ним.

Обед, как у хорошей хозяйки, у нее готов был всегда, только разогреть. Она и спросила: не накрыть ли ему стол? Куратор решил было, что в столь раннее время — еще и одиннадцати на часах не было — как-то странно думать об обеде, а вот чайку с каким-нибудь бутербродом, от этого он, наверное, не отказался бы. Но когда хозяйка, уже не слушая его, поставила кастрюлю на газовую плиту и оттуда потянуло ароматом крутого, наваристого борща, куратор почувствовал, что, оказывается, он просто зверски голоден. И надо быть справедливым, таких борщей, как у Василисы, куратор нигде в жизни не едал, хотя в лучшие годы предпочитал питаться в самых дорогих ресторанах… А здесь и борщ, и котлеты были выше всяких похвал. И куратор ел и, знай себе, нахваливал, а Василиса стояла у печки, уперев кулачки в крутые бока, и улыбалась.

После обеда его потянуло в сон. Однако оставались незаконченными, собственно, два важных дела. Надо было решить вопрос с Василисой и, соответственно, с дискетами, а затем и свой собственный — относительно отъезда. В том, что здесь оставаться нельзя, он и не сомневался. Не сейчас, так позже, когда дадут в городе свет, заработают и радио, и телевидение, и типографии — тоже. Это значит, что его портрет будет показан, размножен и расклеен на всех столбах. Бежал опасный уголовник, он вооружен, при задержании разрешено применять оружие. Сколько раз на его памяти проводились подобные операции, когда требовалось наказать отступника! И вот теперь он сам в такой роли…

Водитель мог и не обратить пристального внимания на своего пассажира. Но если он, даже случайно, увидит фотографию на милицейской листовке, нельзя исключить, что соотнесет и вспомнит. И тогда здесь начнется настоящая облава. Значит, уйти надо раньше. И он снова стал прокручивать в голове различные варианты своего ухода.

На дорогах — посты, двух мнений нет. Машины, конечно, проверяют. Аэропорт перекрыт, железнодорожный вокзал — тоже. По вагонам наверняка шастают патрули. Про морской порт и говорить нечего. Что же остается? Все тот же злополучный автобус…

К себе домой заехать он уже не мог, там все давно обложено и сто раз все вещи перевернуты. Но, возможно, у Василисы осталось что-нибудь от ее покойного мужа, надо будет посмотреть. Коробочка с гримом, бородкой и усами у него постоянно находилась в чуланчике, в тумбочке, — случалось, приходилось пользоваться. С этим — порядок. Объяснить Василисе, что надо будет ей сделать, когда он уедет, много времени не потребует. А уезжать надо будет вечером — и грим менее заметен, и вообще, темнота — лучшая маскировка. Значит, есть еще время и отдохнуть перед дорогой, неизвестно, когда выпадет следующая такая возможность. Но прежде чем улечься, он решил закрыть вопрос с Василисой.

Та хлопотала на кухоньке, мыла тарелки. Он позвал ее, сказал: разговор серьезный. Василиса вышла, вытирая руки кухонным полотенцем, взяла стул, села напротив.

— Может, отдохнешь сперва? — спросила с заботой. — Во сколько разбудить?

И он, только взглянув в ее глаза, сразу понял, про что она говорила. Ни слова ведь не ответил, а женщина поднялась и мигом сдернула кружевное покрывало со своей высокой кровати. Откинула одеяло, взбила и раскидала по углам подушки. А потом, стоя к нему спиной, потянулась, как сытая кошка, сладко пристанывая при этом, и стала нарочито медленно стягивать с себя кофточку. Зато ловко и споро, будто сама собой, упала к ее ногам длинная домашняя юбка, оставив на женщине одну лишь коротенькую, стыдливую такую комбинацию и явив напрягшемуся взгляду куратора роскошный, молочно-розовый круп и полные, расставленные в стороны ноги…

— Дверь? — дрогнувшим голосом спросил он, поднимаясь со стула и швыряя на спинку свой пиджак.

— Да заперла…

Не оборачиваясь, Василиса задрала коленку на кровать, словно собираясь взобраться. Но не тут-то было. Эту ее нехитрую, но очень возбуждающую игру давно просек куратор. Его сильные пальцы немедленно вцепились в пышные бока женщины и рванули ее тело назад с такой силой, что у нее подогнулись и разлетелись в стороны руки, а пальцы заскребли по простыне, хватаясь за складки. Она рухнула лицом на кровать, тонко взвизгнула, изогнулась и, схватившись руками за голову, за пышную гриву волос, вдруг взвыла, запричитала, словно по покойнику:

— Ох, Коленька!.. Ой, родненький!.. Ах, желанный ты мой!.. Ой, мамочки!.. Ай, ми-и-лень-кий!..

Уходил он, когда совсем свечерело. Впрочем, за то время, пока он отдыхал в жарких объятиях стонавшей от наслаждения Василисы, в городе дали наконец свет. Правда, пока не везде, но основные объекты, от которых зависела напрямую жизнедеятельность города, электроэнергию уже получили. Не все улицы были освещены, в том числе и районы частной застройки на городских окраинах. Но главное было сделано. Операция «Конец света» закончилась, и, видимо, настало время подсчитывать убытки. Что со всего этого должен был поиметь господин Переверзин, куратор не задумывался. Ему вообще сейчас многое стало непонятно. Платить бешеные бабки за имитацию энергетического кошмара? А что, разве в случае отказа города от его проекта он способен повторить операцию? Бред! Или все-таки способен?..

Собственно, от ответа на этот вопрос совсем не зависело решение, уже принятое куратором. Дело сделано. Ровно через три дня, если от него, от Николая, не последует сюда, к Василисе, телефонного звонка, она берет запечатанный конверт, внутри которого короткое письмо и компакт-диск, и относит его в городскую прокуратуру. На конверте написана фамилия прокурора Рогаткина. Куратор слышал, что он — толковый мужик и ни в каких местных, коррупционных делах не замечен. А Василиса просто отдаст, и все, и уйдет. Самой нигде фигурировать не надо.

Но это если он не позвонит. Куратор оставил ей один из своих мобильников и научил пользоваться. Наука нехитрая. Но своего номера не заложил в меню. И более того, он потребовал, чтобы после его ухода женщина выкинула из дома все, что могло бы напоминать здесь о его присутствии. Чтоб никаких концов не осталось. Если бандиты все-таки выйдут на след, они не должны ничего здесь найти, иначе жизнь Василисы и копейки бы не стоила. Словом, раскладушку — в сарай, туда же и тумбочку. А оставшееся после него барахло — белье, рубашки — это все в мешок и на помойку. Остальные компакт-диски, которые он принес с собой, то есть те, что еще могли в будущем представлять какой-то денежный интерес, куратор завернул в несколько слоев полиэтиленовой пленки и закопал в саду, у забора. Если потребуются, сам приедет и выкопает.