Стада двигались по семь-восемь часов в день. Остальное время — щипали траву. Иначе скот оголодал бы, начал худеть, если не того хуже. Зато воины проводили в седле, ежедневно меняя коней, почти все светлое время. Степняк безошибочно находил кочевья местных племен, и многие сотни нукеров, спугивая дозоры, плотно окружали их только ради того, чтобы Судибей-хан мог сказать свою любимую фразу:

— Мы пришли с миром! Мы не тронем ни вас, на ваши стада, ни вашего добра. Мы всего лишь пройдем через ваши земли к Северному морю.

За все время никто не попытался на эту просьбу возразить. Вожди понимали, что понесут убыток, что огромные пастбища будут потравлены. Но ведь трава вырастет снова — а погибших в сражении за нее не вернешь. И если вежливое обращение позволяет сохранить лицо — зачем начинать безнадежную войну?

Иногда ведун ходил вместе с сотнями по кочевьям «договариваться о мире», чаще оставался, рыскал вместе с шаманкой по окрестным горам и степям, выискивая травки, камушки и прочие полезные предметы, что можно использовать для приготовления зелий, лекарств или для заговоров. Между тем стада, перемалывая траву, брели день за днем; телеги обоза наматывали на колеса версту за верстой; дозоры прочесывали просторы на два дня пути во все стороны, а по вечерам, забив показавшихся слабыми животных, разделав и нарезав мясо на тонкие ленточки, кочевники мазали его солью и перцем, после чего немного обвяливали в ночной прохладе, когда все мухи спят. Несколько дней досушивали прямо на упряжи, а потом ели, запивая водой из реки. Кипятить было все равно не на чем — дрова остались где-то далеко позади, за горизонтом, вместе с лесами.

Разумеется, по пути встречались пересохшие лепешки, катышки и кучки с культурным названием «кизяк». Их собирали, причем постоянно. Но такого сокровища было слишком мало. Хватало только на один общий пир раз в десять дней — с разведением костров, с вареной бараниной (жарить ее на исходящем вонью огне было невозможно) и обильными возлияниями кумыса. Все остальное время полагалась только солонина, вяленое и сухое мясо и сласти, в просторечии называемые сухофруктами.

Первую неделю путники двигались по холмистой степи. Потом холмики подросли и покрылись глинистыми проплешинами. Потом увеличились еще больше — но все равно составляли незначительную часть пейзажа. Через месяц холмы исчезли — по сторонам, куда хватало глаз, лежала равнина. Вот только юный Судибей почему-то начал нервничать больше обычного, усилил дозоры и норовил прижать обоз как можно ближе к скалистым пенькам, поджимающим степь с севера.

— Классные скалы, — оценила их из-под вскинутой ладони Роксалана. — Эх, тут бы пару деньков полазить! Давно я этим делом не баловалась.

Так началась месячная дуга вокруг чересчур сильных городов. Закончилась она опять среди скал — вот только занимающих уже больше половины степных угодий. Здесь случилось пройти три дня вообще без единого водопоя. Но возчики запасли драгоценную влагу для себя и лошадей во все емкости, от бурдюков до котлов, временно лежавших на телегах без пользы, табуны прогнали через опасный участок за день, коров и быков — за два, а овцы благополучно протрусили и так, мужественно дотерпев до ручейка под единственной скалой с заснеженной вершиной.

Тот ручеек и стал новой путеводной нитью, что через две недели вывела путников к морю с прозрачной водой сказочно-изумрудного цвета, с пологими галечными берегами и обильными кустарниками вдоль них. Вода была еще и теплой — Олег и Роксалана с удовольствием в ней купались по пять раз на дню. Кочевники смотрели издалека и цокали языками. Шаманка же пыталась удержать:

— Куда? Уббе утащит! Даже жертвы никакой не принесли! Глянь, пузыри идут! Не иначе, уббе…

Воительница корчила рожи и пугающе бесшумным брассом, подныривая под волны, уплывала вдаль на сотни шагов, доводя Ургу до истерики.

— Она же красивая, посланник! Ты токмо глянь, какая красивая! Ее шильтены скрадут, на остров себе поселят. Что делать станешь? Остров шильтенов невидим — что ни ночь, на новое место переходит. На него никому из смертных дороги нет. Скрадут — не вернешь!

— Если шильтены поселят ее у себя на острове, через месяц он станет мертвым, — ехидничал Олег и саженками гнался за девушкой. Но догонял редко — Роксалана плавала лучше.

Иногда к купальщикам подходил Любовод, раздевался, входил в воду, ополаскивался. Сын русалки знал, что водяной нежити ему можно не бояться. Но все равно относился к воде с уважением.

Вокруг моря путники не спеша пробирались к реке Или. Точнее — к ее западному рукаву. Если встать на стремена, было видно, как тростниковые заросли, перемежаемые протоками, помахивают своими коричневатыми кисточками еще далеко, далеко на восток, до самого горизонта. Обозы повернули вверх по течению, четыре дня путники наслаждались буйством жизни и кормов, а потом вдруг оказались в пустыне, разрезанной зеленой лентой реки на две части. И оба берега оказались твердокаменным солончаком.

— Это ненадолго, — пообещал Судибей. — Я знаю, слышал от тогайского купца… Зато здесь можно идти без остановок.

Степняк оказался прав — ночью к лагерю вернулись дозорные и сообщили, что впереди снова начинается исчерченный ручьями и протоками зеленый рай. Для табунов это опять оказался всего один переход, для обоза и остального скота — два. Дав голодным животным день отдыха, ханский отпрыск указал обозу идти по близкому, всего в полуверсте, предгорью, а сам уже в который раз повел многочисленные сотни к очередному кочевью.

В этот раз Олег поскакал вместе с ним и с седла наблюдал, как спешившийся Судибей с уважительным поклоном и улыбкой излагает свой неизменный ультиматум. Ведуна заметили. Двое стариков в белых войлочных шапках с обвислыми полями указали на него рукой, о чем-то оживленно беседуя, затем добрели до хана. Судибей оглянулся, встретился с Серединым взглядом, кивнул. Еще несколько минут, и степняк отвел коня, запрыгнул в седло.

— Они хотели меня съесть? — пошутил Олег.

— Их удивила твоя белая кожа, хан волка. Спрашивали, кто ты и откуда. Я сказал, что ты пришел откуда-то с севера, ты один из наших ханов и тебе покровительствуют боги. Ведь так?

— В общем, да, — согласился Середин.

— Они обрадовались.

— А пройти через свои земли разрешили?

— Какая разница? — цинично ответил Судибей и взмахом руки приказал сотням уходить. Демонстрация мощи закончилась.

Кочевники отступили всего на несколько верст и расположились на отдых на берегу реки. Расседлали лошадей, напоили и пустили их в высокую густую траву; расстелили потники, развалились, греясь на солнце. Кое-кто извлек из чересседельных сумок набившую оскомину жвачку — вяленое мясо. Нравится не нравится, но другой еды все равно пока не имелось.

Обоз должен был подойти сюда только завтра, отары — и того позднее. Так что торопиться было некуда. Пока стоянка войск недалеко от стоянки здешних жителей — тронуть чужое добро никто не рискнет. Воистину, солдат спит — служба идет. Обеспечивает безопасность одним своим присутствием.