Петра показывала нам с Фильдой, как они в первом классе делали опыты с пластмассовыми машинками — кажется, определяли, какая дальше проедет, если толкнуть с одинаковой силой. Неожиданно мы увидели семейство Кларков. Они сидели в уголке у окна. Лицо Грифа Кларка побагровело от гнева, он злобно ругал Калли и Антонию.

— Вы хоть понимаете, до чего противно являться в школу и слушать, что Калли до сих пор не говорит? — шипел он.

Калли стояла понурив голову и смотрела на свои ноги, а Антония пыталась утихомирить Грифа — правда, безуспешно.

— Нечего затыкать мне рот, Тони! — буркнул он. Хотя он не повышал голос, меня передернуло от его шепота. Потом Гриф схватил дочку и поднял в воздух. — Посмотри на меня, Калли! — приказал он. Калли посмотрела на отца. — Неужели ты правда тупая? Ты умеешь говорить, я знаю. Прекрати свои дурацкие игры и начинай говорить! А ты… — Он повернулся к Антонии. — Ты ей все спускаешь! Все возишься с ней! На ребенка нельзя давить, ее нельзя заставлять, — произнес он тоненьким голоском, издевательски передразнивая жену. — Чушь собачья!

Тут Калли заметила Петру. Меня поразил покорный и какой-то беспомощный взгляд девочки. Она не конфузилась, не злилась, просто мирилась с обстоятельствами. Петра робко и нерешительно улыбнулась Калли и помахала ей рукой, а потом скорее потащила меня прочь.

Вечером мы пошли в «Моурнинг Глори». Везунчик Томпсон принес нам сливочное мороженое с сиропом. Он взъерошил волосы Петры и спросил, что мы празднуем.

— В школе был день открытых дверей, и я понял, что моя дочь — гений, — сказал я. Петра зарделась от удовольствия.

— Присаживайся к нам, Везунчик, — пригласила Фильда.

— Ну, не знаю… — Везунчик оглянулся через плечо. — Дел много.

— Пожалуйста! — просила Петра. — Я поделюсь с тобой мороженым. Смотри, как ты мне много положил!

— Тогда ладно. — Везунчик скользнул в нашу кабинку и сел рядом с Петрой. — Как можно устоять после такого приглашения?

Я спросил у Петры:

— Как ты думаешь, у Калли всегда так?

Петра сразу поняла, что я имею в виду.

— Да, наверное, когда ее папа дома. Когда он уезжает, все хорошо. Мама у нее славная, — ответила она с набитым ртом.

— Я не хочу, чтобы ты ходила к Кларкам, когда ее отец дома. Ты понимаешь, Петра? — сурово спросил я.

Петра кивнула:

— Да, понимаю. Но иногда мне кажется, что я нужна Калли даже когда ее папа дома. Тогда мне стыдно, что я не рядом с ней. Когда он дома, она всегда очень грустная. — Она пожала плечами.

— Вы про Грифа Кларка? — вдруг спросил Везунчик.

Фильда кивнула:

— Ты его знаешь?

— Да нет, не то чтобы… Несколько раз видел… когда мы с ребятами выходили в город. Тяжелый человек. — Везунчик покачал головой.

— Как по-твоему, отец ее обижает? Бьет, когда злится? — участливо спросила Фильда. Мне очень хотелось, чтобы Петра ответила: нет, она не думает, что Гриф бьет Калли, Бена или Антонию, раз уж на то пошло. Иначе я буду обязан позвонить в Управление по защите детей и сообщить о насилии в семье. Не самое завидное положение.

Петра снова пожала плечами:

— Не знаю. Калли ведь ничего не говорит… Просто, когда ее папа дома, она становится грустнее.

— А ты ко мне так же относишься? — спросил я у Петры. — Тебе тоже грустно, когда я дома? — Я в шутку надул губы.

— Нет, глупенький, — ответила она, качая головой и улыбаясь. — Я рада, когда ты рядом.

Везунчик окинул нас троих задумчивым взглядом. Я догадывался, что жизнь у парня нелегкая. О своих родных он упорно не желал рассказывать, когда мы спрашивали, он уклонялся от ответа. Несколько раз он признавался, что ему очень хочется когда-нибудь иметь семью, похожую на нашу. Я объяснил ему, что довольно долго не обзаводился собственной семьей. Если бы тогда Фильда не швырнула в меня булочкой, я бы, скорее всего, так и остался холостяком. Везунчик улыбнулся, но глаза у него не смеялись.

— Можно? — Петра показала на засахаренную вишенку, которой Везунчик украсил ее мороженое.

— Конечно, — ответил он, поддел вишенку своей ложкой и сунул ей в рот. Потом он вдруг задумчиво покачал головой, как будто вспомнил что-то важное, и сказал: — Да… я бы ни за что не подпускал Петру к Грифу Кларку!

Я от всей души согласился с ним. Случайно увидев соседей в школьном коридоре и услышав, как Гриф Кларк обращается с женой и дочерью, я понял, какой он на самом деле. Такие людишки, как Гриф, успешно скрывают от посторонних свою подлую сущность. Просто страшно становится, как подумаешь, на что он способен и что может сотворить с моей дочерью… Несмотря на жару — почти тридцать четыре градуса на солнце, — меня бьет дрожь. Ничего удивительного…

Я поворачиваюсь спиной к дому миссис Норленд, стараясь придумать, что мне сказать Антонии и помощнику шерифа Луису, чтобы убедить их вместе со мной идти в лес на поиски.

— Калли! — услышала она негромкий и почти любящий голос.

К ней тут же снова вернулся страх, сковавший ее несколько минут назад. Она поднимает голову и видит склоненное над собой лицо Грифа — серое, усталое. Вид у него совсем больной.

— Калли, хватит играть в прятки. Иди сюда! Пошли домой. Разве ты не хочешь…

Голос у него замер. Он подошел поближе и разглядел то, что совсем недавно видела Калли. Сначала он заметил голову Петры с зияющей глубокой раной, мертвенно-бледные лицо и шею… Гриф перевел взгляд на Калли:

— Господи, что случилось? Калли, что с ней случилось?

Калли переминалась с ноги на ногу и соображала, что делать. Куда бежать? За спиной у нее глубокая расщелина, перед ней Гриф. Отец загораживает ей дорогу.

— Калли! — рявкнул Гриф. — Что здесь произошло? А ну, рассказывай! — Он грубо схватил ее за плечо, но сразу отпустил, заметив какой-то маленький предмет на кусте чертополоха. Он нагнулся и долго вертел в руках грязную рваную тряпочку — белую в желтый цветочек.

— Ч-черт… — сказал он, снова глядя на Петру.

Взгляд скользил по неподвижной фигурке девочки, по грязной синей пижаме, по голым окровавленным ногам.

— Ах ты… — Гриф едва успел отвернуться, и его вырвало. Он выпрямился, глубоко вздохнул, и его снова замутило. Он нагнулся, закашлялся, но из пустого желудка больше ничего не вышло.

Увидев, что отец согнулся пополам и схватился за живот, Калли проворно спрыгнула с вершины холма, отбежала подальше и остановилась.

— Калли! — бубнил Гриф. — Калли, кто ее так? Ты знаешь, кто это сделал?

Он рассеянно вытер руки грязной тряпочкой в желтый цветочек, но, поняв, что у него в руках, тут же бросил тряпочку на землю — брезгливо, словно она его запачкала. Потом он склонился над Петрой, дрожащей рукой принялся нащупывать пульс — сначала на запястье, потом на шее. Покачал головой.