И с этим он вышел.

Неловкими от волнения пальцами Имоджин осторожно взяла с постели длинный клинок и потрогала лезвие. Она трогала его очень осторожно, но все равно поранилась. Кинжал оказался острым, как бритва. Конечно, ведь им пользовались на охоте, а не за столом. И она представила, как холодный клинок рассекает кожу и мускулы…

Она сунула в рот пораненный палец и задумалась. Как же быть? Что она могла бы предпринять на самом деле? Единственным вариантом оставался монастырь, но Имоджин честно призналась себе, что это не для нее.

Если бы только не сегодняшняя свадьба! Если бы ее отец был жив и сам позаботился о ее будущем! Если бы Фицроджер хотя бы для виду постарался быть ласковым!

Ну да, от такого дождешься ласки! Но по крайней мере он не пускал ей пыль в глаза. Можно даже сказать, что по-своему он был с ней честен, да и она приняла решение выйти за него, поразмыслив на досуге, по весьма серьезным причинам. И с тех пор эти причины не изменились.

И его первым подарком стал кинжал, чтобы его убить.

Имоджин со всеми предосторожностями положила кинжал на сундук возле кровати. Пусть только попробует ее обидеть: уж тогда-то ей хватит решимости применить на деле этот клинок!

Остаток дня у нее ушел на то, чтобы починить выбранное для церемонии платье и не думать о том, что будет ночью. Однако даже самые черные страхи не заглушили ее досаду на вынужденную скудость подвенечного наряда. Простое старое платье и совсем никаких украшений.

Забавно, но под конец Имоджин чуть не расплакалась. Она расстроилась настолько, что готова была проявить непростительную слабость и рассказать Фицроджеру о сокровищнице.

Но в эту минуту в комнату влетела Марта. Она сжимала в руках резную шкатулку, а глаза ее светились от восторга.

— Вот, леди, это вам! — Она поставила шкатулку на постель. — От хозяина!

Имоджин посмотрела на шкатулку с подозрением. Она отлично помнила о том, как удалось завоевать неприступную Трою.

Однако этот подарок вряд ли смог бы погубить целую армию. Шкатулка была совсем маленькая, окована серебром и украшена изящной резьбой, изображавшей сцены охоты. Она запиралась на замок, но ключик торчал в скважине. Имоджин повернула ключик и подняла крышку. В шкатулке лежало несколько замшевых мешочков. Она развязала один, и оттуда выпал золотой пояс.

Во втором мешочке оказались браслеты, в третьем — кольца. Вскоре вся кровать оказалась усыпана сверкающими серьгами, брошками, заколками, ожерельями. Здесь можно было найти любой драгоценный металл и любой способ его обработки: филигрань, плетение из нитей, цепи, ограненные самоцветы.

Имоджин не смогла остаться равнодушной к этим украшениям. Подарок не только поражал своей щедростью — он говорил о том, что Фицроджер не забыл о ее затруднениях. Возможно, она не зря вспомнила древнюю историю и в этой шкатулке действительно скрывалась армия завоевателей, готовых покорить ее сердце.

Впервые за этот день Имоджин решилась встать с постели, и оказалось, что Фицроджер, как всегда, был прав. Когда стоишь на своих двоих, окружающее не кажется таким беспросветно мрачным.

С помощью Марты она надела длинное шелковое платье кремового цвета и алую легкую накидку. Из шкатулки с драгоценностями она выбрала золотой филигранный пояс с инкрустациями из слоновой кости и гранатовое ожерелье. Еще ей приглянулись узкие браслеты с таинственным древним орнаментом. Пожалуй, хватит. Во всем нужно знать меру, и к тому же нельзя забывать, как это опасно: хвастаться перед королем своим богатством.

Она собрала остальные украшения в шкатулку, заперла ее на ключ, а ключ подвесила к поясу. У нее не было более надежного места для этого.

— Ох, какая красота! — приговаривала Марта, расчесывая ее роскошные волосы. — А длинные какие! Настоящее чудо, право слово! Даже не знаю, как называется такой цвет, леди! Золотой? Медный?

— Лорд Фицроджер считает его рыжим.

— Да не может быть! — Служанка громко хмыкнула. — Ну уж сегодня-то он заговорит по-другому, вот увидите, леди!

— О чем это ты? — насторожилась Имоджин.

— Мужчины много чего говорят, когда пускают нам пыль в глаза, леди. Их хлебом не корми — дай только над нами подшутить. Но если припрет по-настоящему, они обязательно выложат всю правду.

— Припрет по-настоящему? — Имоджин повернулась и посмотрела служанке в лицо. — Ты имеешь в виду похоть?

— Как вам угодно, миледи. Повернитесь-ка, чтобы я могла уложить ваши волосы.

Имоджин послушно повернулась, прикидывая про себя, можно ли задать Марте деликатный вопрос. Ведь она давно замужем.

— Э-э… Марта, а это очень трудно — хорошо вести себя в супружеской постели?

— То есть как это, леди?

— Ну, чтобы делать все правильно. — Имоджин нервно облизнула спекшиеся губы. Ей никогда не приходилось говорить вслух о том, что рассказывал отец Вулфган. — Чтобы он не обиделся на меня… Что тут непонятного?

— Не печалься, ягненочек! — Она почувствовала, как натруженная рука служанки ласково коснулась ее волос. — Он и не ждет от тебя большого умения. Вот увидишь, все сладится!

Умения? Имоджин совсем упала духом. О каком умении идет речь? У нее пропала охота расспрашивать дальше. Она понимала, что всю жизнь прожила как на облаке, а отец Вулфган описал ей лишь то, чего ей не следовало делать. Но теперь получалось, что есть еще кое-что такое, что она должна знать и о чем не имеет ни малейшего представления.

Не хватало только снова дать Фицроджеру повод обозвать ее глупым ребенком!

Когда подоспело время спускаться в главный зал, ее нервы были на пределе, а ноги дрожали и подкашивались. Даже самые мягкие туфли разбередили едва зажившие раны по бокам ступней. При мысли, что ей придется идти босиком, Имоджин стало совсем тошно, как будто она должна была предстать перед всеми полуголой.

Однако отступать было поздно. Она напомнила себе, что она — Имоджин из Кэррисфорда, самая богатая наследница на западе Англии, и сегодня — день ее свадьбы.

В полном одиночестве, ибо в замке больше не было леди достаточно знатной, чтобы проводить ее к жениху, она вышла из комнаты и медленно стала спускаться по широкой лестнице, ведущей в главный зал. Все вокруг казалось расплывчатым и туманным. Наверное, это от боли в ступнях. Или от голода.

А может, от страха.

Каково же было ее удивление, когда оказалось, что зал готов и к приему короля, и к свадьбе. На стенах откуда-то взялись гобелены. Конечно, им было далеко до тех, которые варварски уничтожил Уорбрик, но все же это лучше, чем ничего. Длинные столы, расставленные для праздничного пира, покрывали белоснежные скатерти. Даже солома на полу выглядела свежей и, насколько она могла судить, была полита душистыми настойками розмарина и лаванды.

Большой дубовый господский стол был пока не накрыт, потому что на нем разложили бумаги с брачным контрактом. Но собравшиеся вокруг него вельможи угощались вином из золотых и серебряных кубков. Опустевшие после штурма посудные полки были уставлены дорогими блюдами и бесценными стеклянными бокалами.