– По какой причине я, бросив все дела, примчалась к вам? – улыбнулась Серафима, взяв из рук Семена чашку кофе. – Мой супруг всемирно известный врач, светило, консультирует больных по всему миру. А я работаю, как сейчас говорят, стилистом, ко мне всегда стоит очередь. У меня много наград за победы в международных конкурсах. Зачем я об этом говорю? Хочу похвастаться? Нет. Я добилась успеха благодаря Макниной. Надо объяснить, кем для меня являлась Ирина. Семнадцатилетняя Симочка завалила вступительные экзамены в МГУ, получила двойку за сочинение. Я хорошо знала, что слово «победа» пишется через «о», но специально вывела «пабеда» и насажала уйму других ошибок. Почему я так поступила? Меня воспитывал дедушка-профессор, он всю жизнь отдал химии и считал, что внучка обязана продолжить его дело. А я лет с десяти причесывала подружек, со временем ко мне стали обращаться соседки, учителя, мамы одноклассниц. Когда дедуля велел мне подавать документы в институт, где выращивают химиков, я честно сообщила ему о своих, совсем других, планах на жизнь. Филипп Игнатьевич схватился за голову.

– Мало мне сына-идиота и невестки-дуры! Занялись альпинизмом, не подумали, что с их ребенком станется, если они в пропасть рухнут. Так теперь на мою голову внучка-балда выросла. Я химик, жена моя покойная – химик. Твои отец и мать, пара идиотов, были химиками. Парикмахеров в нашем роду не было. И где на них учат?

– Есть ПТУ… – начала я.

Дед полез в холодильник за сердечными каплями.

– Внучка-пэтэушница! Позор фамилии! Дирижер расчески и ножниц. Я из-за тебя, идиотки, инфаркт получу.

Пришлось покориться, нести документы, куда велел Филипп Игнатьевич. Но у меня созрел коварный план: проваливаюсь на экзаменах, иду учиться на парикмахера. Первую его часть я осуществила легко, со второй не получилось. Дед устроил меня лаборанткой и заявил:

– Два года поработаешь, поймешь, как велика наука химия, и попадешь в вуз как абитуриентка со стажем. К тем, кто уже работает по профессии, требования на вступительных экзаменах минимальные.

Серафима закатила глаза.

– Ужасное место! Странные молчаливые сотрудники, все немолодые. Они смотрели на вчерашнюю школьницу, как тапок на таракана!

Я постаралась не рассмеяться, «смотрели, как тапок на таракана». Яркое сравнение.

– Через месяц мне стало понятно, что я тут умру, – продолжала гостья. – Один раз я забилась в туалет и разрыдалась, думала, что одна в санузле, не проверила кабинки. Из одной вышла женщина, спросила:

– Чего сырость развела?

И я в истерике ей всю правду и выложила! Ирина Леонидовна реву обняла, умыла и предложила в парке посидеть.

Я зашептала:

– Меня не отпустят, заведующий настоящий крокодил.

– Иди, жди меня на скамейке у фонтана, – велела Макнина.

Серафима вернула пустую чашку на блюдце.

– Ирина стала моим добрым ангелом. Она перевела меня в отдел, где работала сама. Коркина объясняла мне, выросшей без мамы и бабушки, как надо себя вести молодой девушке. Потом познакомила с Кириллом, велела к нему присмотреться. Парень стал приглашать меня в кино, на прогулки, у нас завязались близкие отношения. Но вскоре его забрали в армию, а я встретила юношу из обеспеченной семьи. Ирина удержала меня от глупого поступка, сказала:

– Кирилл сейчас бедный, но он порядочный, ответственный, за ним будешь как за каменной стеной. Тот, второй, тебя в постель уложит, а потом бросит. Он не подходит для совместной жизни.

И, как всегда, оказалась права. Слава богу, у меня хватило ума послушать старшую подругу. Сейчас у меня лучший на свете супруг. А другой, с которым благодаря Макниной я не связалась, умер от алкоголизма. Ира видела людей насквозь. Незадолго до смерти я узнала про ее роман с женатым, про сына от любовника. Ира обожала Петра, объясняла мне:

– Любовь разная бывает. Одна похожа на торт, другая на цветок, моя – эпидемия чумы. Прекрасно осознаю: нам никогда не жить вместе, надо разрубить канат, которым меня к Мухину привязало. А не могу! Чума – болезнь смертельная!

Она никогда не требовала от Петра развестись с Ольгой, не просила его дать сыну свою фамилию. Она любила Мухина, не хотела причинять ему неудобства. Судьба подарила ей короткое счастье. Любовник решился, переехал жить к Ирине, но вместе они провели мало времени. Последнее, что она для меня сделала – съездила к деду, провела с ним беседу, и старик неожиданно сказал мне:

– Хорошо. Если это принесет тебе счастье, учись на цирюльника. Но доработай в лаборатории до подачи документов в ПТУ. У тебя тогда сохранится стаж, он пригодится, когда вопрос о пенсии встанет.

Серафима засмеялась.

– Пенсия! Она вчерашней школьнице казалась такой далекой. Я не стала спорить, дедушка пошел мне навстречу, и я решила поступить так же. Но если честно, то не хотела терять ежедневного общения с Ирой, которая мне как мама стала. Я к ней домой прибегала, ночевала иногда в кухне на диванчике. Но ведь постоянно так делать нельзя, а на работе я всегда Иру вижу. А потом наступило четырнадцатое мая! Проклятый день!

Серафима сгорбилась.

– Погода была неожиданно очень теплой для Москвы. Я покрасила волосы в ярко-рыжий цвет. В районе часа дня в лабораторию позвонили по городскому телефону, Ира взяла трубку и…

Коркина передернулась.

– Глядя на нее, я поняла, что выражение «изменилась в лице» не красивый оборот, который любили писатели девятнадцатого века. Ира стала другой, настолько другой, что я испугалась. Говорила Макнина коротко.

– Да. Хорошо. Поняла. В чебуречной.

Потом она взяла с вешалки свой плащ.

Я спросила:

– Мы пойдем обедать?

– Мне надо кое с кем встретиться, – слишком спокойно пояснила Ирина Леонидовна, – заодно и поем. А ты иди в буфет.

– Можно с вами пойти? – предложила я.

Она меня обняла.

– Все хорошо. Просто мне предстоит не самая приятная встреча. Вернусь – расскажу.

Но я всегда отличалась любопытством. Слова «в чебуречной», сказанные в трубку, «заодно и поем», адресованные мне, подсказали адрес, куда пойдет Макнина. Неподалеку от НИИ на соседней улице работала закусочная, там продавали очень вкусные чебуреки. Есть их полагалось, стоя за высоким столиком. Но тех, кто не жалел денег, заведующий пускал в кабинет, где можно было провести время с комфортом и не попадаясь никому на глаза.

Я поспешила к трактиру, сначала осторожно заглянула внутрь, не увидела там Ирины и зашла во двор, куда выходило окно приватного кабинета. Очень надеялась, что в связи с теплой погодой его откроют, и не ошиблась. Дворик был крохотный, там стоял бак, куда из кафешки отходы сваливали. Других домов рядом не было. Я присела за пустой мусорник и подслушала беседу.