изредка — и дома.

Льется кровь. И не понаслышке.

Все плотнее ночами тьма.

И мороз пробегает по коже,-

так кроваво блестит заря.

Тот, который распялся, похоже

ради нас старался зазря.

***

Город боли

У нас в пустыне тишь и расслабуха,

и воздух чист, и Божья благодать.

Йерушалаим — злоба, кровь, чернуха,

конца которым нет и не видать.

И я признаюсь (строго между нами):

Моя бы воля: полегчало чтоб

Йерушалаим снес бы к Бени-маме.

устроив ограниченный потоп.

***

Политика

Опять раскол, опять бардак.

Опять танцуют танцы

болтун, мошенник и мудак

и их друзья засранцы.

И возбуждают гнев толпы,

и, вдруг восстав из тлена,

сквозь взрывов призрачных снопы

ползет к нам Альталена.

Корабль "Альталена" получил известность тем, что доставил

в середине июня 1948 года большую партию оружия, закупленную

Иргуном, а также группу из 940 новых репатриантов — добровольцев

этой организации. Иргун был готов передать вновь образованной

Армии обороны Израиля (АОИ) 80 % оружия. Однако требование

правительства передать ему всё оружие и отказ Иргуна привели к

конфликту, в ходе которого корабль был обстрелян и потоплен АОИ

в порту Тель-Авива 22 июня 1948 года.

В ходе этого инцидента погибло 16 членов Иргуна (14 из них —

переживших Катастрофу, два репатрианта с Кубы) и трое солдат

Армии обороны Израиля.

***

Ночная гроза

Быть грозе. Трансформаторных боксов гул

Нам кассандрит молнии, гром и дождь.

Прогудел автобус, широкоскул

Полуночный город почти заснул,

Или лишь притаился, скрывая дрожь.

Ночь беззвёздна и отсветы фар желты.

То ли духов лёт, то ли тени снов

У обочин вьют темноты жгуты.

Серых кошек тени, поджав хвосты

Исчезают беззвучно в тенИ домов.

Что назрело того и не миновать

Как тут выбирать между злом-добром?

Обновленья жаждет Природа-мать.

Прежде чем родить, нужно мир сломать

Через молний блеск и раскатный гром.

Фонари погасли и тишина.

Вспышка, вспышка и громовой раскат.

Словно тут, за домом, упал снаряд.

Не война. О Господи, не война!

Это лишь гроза. И из глаз слеза.

Как я рад, о Господи! Как я рад!

***

Негевский этюд. Июнь

Июнь. С утра уже жара.

Взбесившись, солнце жалит кожу

И дымка над землей похожа

На слабый отблеск серебра.

Час без воды — уже каюк

Бреду, сгребая жар ногами.

На пальмах листья-оригами

Почти што тени не дают.

Пылает стёкол рубеллит,

А ветер с юга пылью душит.

Шуршат песчинки словно мыши

В траве пожухлой у земли.

А вот и бар. Там есть вода.

И там страдальца ждёт прохлада.

Без сил, как грешник в рай из ада

Едва-едва ползу туда.

Пещера-дверь раскроет пасть.

Эдема мнимого химера.

В объятьях кондиционера

Готов до вечера пропасть.

Как нега расслабляет нас!

Но ждет под солнцем путь неблизкий.

И не прощаясь, по английски

Я выйду! Выйду! Вот сейчас…

В кулак всего себя собрав

Бросаю, как Муму Тургенев.

Жесток бывает летом Негев

Июнь. Обычный день. Шарав.

***

Негев. Караван

Привычная и милая картинка:

прикрыла солнце облаков вуаль,

вдоль гор, по еле видимой тропинке

верблюдов караван шагает в даль.

Бряцает сбруя, фыркают верблюды,

пыль облачками вьётся возле ног.

Разлегся Негев раскаленным блюдом:

Титан, распятый нитями дорог.

А время будто замерло в пустыне,

забывшись ненадолго чутким сном.

Лишь смерчики бегут, как будто джинны,

Сшибаясь во вращении шальном.

Куда спешишь, о чем печешься, грешный?

Судьбы не обогнать, не обмануть.

Я принимаю ход времен неспешный,

и в завра не спеша продолжу путь.

***

Песнь бедуина

"О многих из этих бойцов, часть из которых передвигалась по Негеву

на верблюдах, до сих пор ходят легенды. Ну, а шейх Ауда был одним

из самых лучших. Его умение поражать цель на скаку, сидя на верблюде,

поражало очевидцев." Хроники Негева

Первый крик мой звучал на заре,

когда небо становится синим.

Я рожден в бедуинском шатре

посредине Великой пустыни.

Ночью небо как россыпь углей,

Солнце — дар Всемогущего бога.

Бедуин не привязан к земле.

Дом его: лишь шатер да дорога.

Славу предков в стихах воспою.

Дар певца мне дарован Аллахом:

Род мой славен, неистов в бою,

и мужчины не ведают страха.

Меч Небес, Ауд'a Моам'aр,

побратим самого Сал-ад-Дина,

для кяфиров* беда и кошмар

от Как'ура* до Ур-Шала'има*.

Достославны Хал'иб и Сард'ар,

Джад, Зак'aрия, сын Исмаи'ла,

Зейд, Раш'ид и Али Моамар.

Мы их помним и чтим их могилы.

Семь имен. Каждый, — славный боец.

Моамаров все помнят доныне.

Мы верблюдов стада и овец

выпасали в Великой пустыне.

Я — восьмой. Вас уверить дерзну:

в шестьдесят воин не из последних.

Взял себе молодую жену.

Роду нужен мужчина — наследник.

Л'ейла, страстных восторгов хурджин!

О царица моих дромед'aров*!

Подари мне девятую жизнь!

Да продолжится род Моамаров!

–

Кяфиры (аль кяфирун) — неверующие

Какур — древняя крепость крестоносцев

Ур-Шала'им аль Кудс — старое арабское название Иерусалима

Хурджин — седельная сумка, торба

Дромед'ар — одногорбый верблюд (гам'аль). Высшая ценность для бедуина.

***

Пойду искать по белу свету…

Вас рассеяло по заграницам

будто звездочки по небу в ночь

Что ж вам дома, друзья, не сидится?

что за ветер уносит вас прочь?

Нет ответов. Одни лишь вопросы.

И не сахар чужая земля.

С корабля убегают матросы

если крысы стоят у руля.

***

Тяжек путь к святой земле

Пыль, барханы, скорпионы,

заболевших бред и стоны.

Тень едва ползет на склоны.

Миражи сквозь щели вежд.

День за днём и ночь за ночью.

Жизнь, разорванная в клочья.

В нас самих сосредоточье

новой веры и надежд.

Истым Божьим словом званы

через зной и сквозь туманы

мы бредём в чужие страны

ясным днем и в серой мгле.

Под палящим небосводом

По камням, пескам и водам.

Станем мы святым народом

в обетованной земле.

Но пока — разноголосье.

Мы отдельные колосья

и скрипим кривою осью

на разбитом колесе.

В опьянении свободы

мнят себя вождем похода

племена, князья и ро'ды

одурев, почти что все.

Есть Завет, так что ж такого?

Путь так долог к жизни новой…

Божья воля как оковы.

Всё успело надоесть.

Нас несёт, как ветром тучи.

На зубах песок скрипучий.