потом и в железной форме я боли не чувствовал. Теперь же ко мне вернулись все прелести человеческого существования, включая боль.

— Судя по всему, напоить его не выйдет, — вздохнул я, — Разве что поставить ему питательную клизму или капельницу…

— Я бы не стал экспериментировать, если честно, — высказал свое авторитетное мнение Исцеляевский, — Нам тут нужен профессионал. Тот, кто разбирается в запретной магии. Владимир Соловьев, Псевдо-Аркариус или хотя бы комендант Петропавловки, который явно эту маску на Государя и надел.

— Угу, — мрачно согласился я, — Только вот Владимир Соловьев сидит в стазисе уже десять лет, комендантша Петропавловки сбежала и сейчас наверняка уже докладывает Павлу Стальному, а Псевдо-Аркариус вообще не факт, что существует…

Дверь открылась, старуха вошла в избу и затопила печь, набив её какими-то серыми брикетами.

— Это что у тебя вместо дров, мать? — поинтересовался я.

— Дрова и есть, барин, — пояснила Анна Киприановна, — Из рыбной требухи, пластика и солярис-смеси. Нам их из Петрозаводска привозят. А деревянные дрова я в последний раз видела, когда еще в девках ходила…

— Так у вас же тут есть лес, разве нет?

— Лес есть, — подтвердила старуха, ворочая печными заслонками, — Вот только мало его. И не наш он. Лес Меченосцевых. Кто там хоть веточку сорвет — того сельский староста отдаст Меченосцевым на расправу. А у этих разговор короткий. Повесят, да и всё. И не посмотрят, что ты вольный помор, а не холоп.

— Понятно, — я вдруг забеспокоился и повернулся к Кабаневичу, — А в лесу наёмники Меченосцевых, я так понимаю?

— Там никого, — мотнул головой Кабаневич, — Так что никаких проблем, барон. Леса Меченосцевых в охране не нуждаются, вам же только что Анна Киприановна объяснила. Их и так никто не трогает. Так что нет повода тревожиться, людей Меченосцевых здесь нет в радиусе пары сотен километров. Разве что один лесничий… Но он наш человек, он уже давно у нас на зарплате. Собственно, мы в лесу контрабандную икру и храним.

— Ладно, — кивнул я, — Успокоил… Короче, дуй теперь в село и дай мне полный список всех наших выживших, раненых и погибших, а еще пленных, захваченных у Петропавловки. И Исцеляевского с собой возьми, думаю, он там пригодится.

— А вы? — напрягся Кабаневич, — Ваши люди вас ждут, барон.

— Барон изволит отдыхать после тяжкого боя и обмозговывать кое-какие вопросы, — ответил я, — Но можешь передать всем, что я в порядке. И тащи мне сюда всех висельников, кого мы спасли у Петропавловки. И моего брата, и мою сестрицу, если она в состоянии ходить. И еще моих жен… Точнее, одну жену — Машу. В принципе это всё. Но перед этим — мне нужен смартфон. Желательно чистый, по которому самозванец не сможет меня вычислить.

Кабаневич отвесил мне легкий поклон, потом сунул руку в карман мундира и протянул мне своё устройство, обитое фиолетовой противоударной резиной, под цвет бороды владельца.

— Он чистый, — заверил меня Кабаневич, — Я его купил три дня назад, почти не включал. Со мной его ассоциировать нельзя. И у меня есть второй смартфон. Мой контакт, если что, записан в этом.

— Тут есть вообще связь-то?

— В Карелии везде есть сеть, — подтвердил Кабаневич, — Берите, барон. Считайте, что это мой подарок вам.

— Спасибо, — я взял устройство, — Я не забуду твоей верности, брат. Тебя как зовут-то?

— Также, как Императора, — хмыкнул Кабаневич, — Я Павел Павлович. Двоюродный внук герцога.

— Я посоветую герцогу сделать тебя наследником вместо Таи, — пообещал я, — Ну или после Таи. Поглядим. Но на карандаш я тебя взял.

Кабаневич еще раз довольно и чинно поклонился в ответ, потом положил руку на плечо Исцеляевскому, и они оба исчезли в голубой вспышке.

Старуха тем временем уже ставила в печку какой-то глиняный горшок. В избе стало тепло, причем, меньше, чем за минуту. Я потрогал печь, та уже раскалилась.

— Неплохо, — хмыкнул я, — Похоже, солярис-брикеты греют лучше деревяшек.

— Они быстрее греют, барин, а не лучше, — певуче ответила хозяйка избы, — И денег стоят. А раньше дрова бесплатные были, когда я в девках ходила. И деревьев было много. Красиво было, лес шумел…

— Это да, понимаю, — кивнул я, — А что у нас на ужин?

— Форель, с луком и морковкой, — доложила Анна Киприановна, — Чем богаты, барин, не обессудьте.

— Не обессужу. Форель сойдет, мать.

Я еще некоторое время послушал, как трещит нагретая печка и поразглядывал лежавшего на лавке узника — тот слабо дышал, иногда похрипывал и как будто пытался перевернуться. Но у него ничего не выходило, только руки подергивались… Похоже, что парню на самом деле паршиво.

В принципе, ростом он и правда напоминал Малого, что подтверждало, что передо мной брат-близнец Малого и настоящий Император России. Но окончательной уверенности у меня не было. У этого кожа слишком бледная, а не оливковая, как у Багатур-Булановых. Хотя возможно это просто эффект магии железной маски…

Я оторвал взгляд от бесчуственного узника, а потом собрался и со всей силы саданул себя кулаком по колену. В воздухе пронеслась фиолетово-синяя волна моей магии, колено сломалось, я вскрикнул.

Боль я ощутил, зато гавваха не почувствовал совсем…

Сломанное колено свело, ноги у меня подкосились, так что я сел на пол.

— Вы чего, барин? — уставилась на меня старуха, — Умом тронулись?

— Нет, увы, — ответил я, — Ум у меня в поряде. А вот способность использовать гаввах и принимать божественную форму я, судя по всему, потерял. Впрочем, оно и неудивительно. Мое тело из голубого сала порубили на куски. Видимо, магия такого не прощает, так что мой лунный реверс-гаввах меня оставил…

Я поглядел на ничего не понимавшую старуху и рассмеялся:

— Ладно, Анна Киприановна, не бери в голову. Это я о своем, о барском. О магии, понимаешь?

— Это понимаю, — призналась старуха, — А вот речей ваших не понимаю. Слышала только, что вы какое-то сало наколдовали.

— Да не могу я больше наколдовать сало, в том-то и дело, — вздохнул я, — Хотя… Есть у тебя, мать, топор?

— А вам зачем? Будете себя самого рубить?

— Именно, — подтвердил я.

Старуха притащила топор. Моё колено к этому моменту уже полностью отрегенило, однако курочить его второй раз мне не хотелось. Так что я решительно отрубил себе фалангу среднего пальца на левой руке…

— АААА, бля! — заорал я от боли, — Прости, мать, прости… Больно очень.

И снова я ничего, кроме боли, не добился. Похоже, и правда всё. Способность принимать божественную форму была утеряна. Надо было бережнее относится к своей аполлонической тушке.

— Эм… Тут бы прибраться, — я указал на свой отрезанный палец, валявшийся на полу в луже крови.

У