– Он в твоем списке? – вдруг спросил Хабер.

– Кто?

– Франк Рубекк.

– Он в списке тех, с кем я хочу поговорить, да.

Они не проронили больше ни слова, пока Вистинг не остановил машину перед гаражом.

– Спасибо за помощь, – сказал он.

Хабер открыл дверцу машины, но не вышел.

– У меня для тебя кое-что есть.

– Что же?

– То, что может показаться тебе интересным. Пойдем со мной, внутрь.

Вистинг последовал за ним в главный дом. Хабер поставил свои сапоги на крышку подвального люка, как в прошлый раз. Вистинг не стал разуваться.

Они прошли по коридору в рабочий кабинет Хабера, где тот хранил гипс.

– Вон там, – сказал Хабер и показал на высокий шкаф в глубине комнаты.

Вистинг сделал несколько шагов вперед. Позади него Хабер раскладывал по местам все, что ему потребовалось для того, чтобы сделать слепок.

– Я не знаю, будет ли тебе это полезно, – сказал он и прошел мимо Вистинга к шкафу. – Но я заметил у тебя дома копии всех документов по делу Сесилии.

Криминалист открыл шкаф. Его содержимое не отличалось от того, что можно было видеть на полках вокруг и вообще в комнате. Папки на кольцах, книги и газетные подшивки. На двух верхних полках стояло несколько низких и широких картонных коробок. Хабер снял ту, которая стояла посередине самой верхней полки, и перенес ее на письменный стол.

– Мне это в любом случае не понадобится, – сказал он.

– Что это такое?

– Лишние фотографии из дела Сесилии.

Он открыл коробку, и Вистинг заглянул внутрь. Примерно три сотни фотографий, стоящие на ребре в три ряда. На разделителях написано, где и когда были сделаны фотографии.

– Их следовало уничтожить, когда я закончил работать в полиции, – сказал Хабер и стукнул ладонью о шкаф. – Но я не смог этого сделать. Тут, в этих коробках, вроде вся моя жизнь. Задокументировано все, в чем я принимал участие. Я думал написать книгу и проиллюстрировать ее фотографиями, но из этого ничего не вышло.

Вистинг пробежался пальцем по ряду фотографий и вытянул наугад несколько снимков из раздела, озаглавленного «Клинические исследования 30/07». На этих фотографиях был Рудольф Хаглунн, они были сделаны в больнице, в комнате для освидетельствования, чтобы задокументировать повреждения, которые Сесилия Линде могла нанести преступнику. Царапины, укусы и прочее. Обследование не дало результатов. Может, поэтому Вистинг не видел раньше этих фотографий, а только читал заключение врача.

Рудольф Хаглунн стоял обнаженный по пояс. Он был бледным, но казался мускулистым и жилистым. На лице застыло то же безразличное выражение, которое Вистинг запомнил по допросам.

На остальных фотографиях были крупным планом руки, ладони и другие части тела.

– Что это? – спросил Вистинг, указав на фотографию старого шрама, видневшегося на внутренней части бедра Хаглунна.

– Шрам от операции, – объяснил Хабер. – У него осталось три таких после того, как он удалил родинки. У него был рак кожи.

Для Вистинга это стало новостью. Он не помнил, чтобы слышал о том, что Рудольф Хаглунн был болен раком, но шрам казался старым, да и данные о здоровье обычно не проверялись при расследовании уголовного дела.

Там были и фотографии, по всей видимости, пробные – нужные, чтобы проверить свет, на них были следователи, которые привели Рудольфа Хаглунна на врачебный осмотр. Нильс Хаммер и Франк Рубекк. Вспышка отразилась в одной из линз очков Рубекка, но Вистингу показалось, что он все равно видит в его взгляде пустоту. Пустоту, которая потом не дала ему продолжить работу в полиции. Нильс Хаммер выглядел иначе, он практически ликовал. Он обнажил зубы в улыбке, а глаза его сияли как у натренированной гончей, возвращающейся с добычей к хозяину.

– Бери, если они тебе понадобятся, – сказал Хабер.

Вистинг положил фотографии обратно, закрыл коробку и взял ее под мышку.

Финн Хабер проводил Вистинга до машины. Хотя погода прояснилась, чуть похолодало.

За рулем Вистинг подумал о Сюзанне. Он чувствовал, что непреднамеренно поставил ее в неловкое положение и что ему следовало поговорить с ней об этом, вывести ее на откровенность, спросить, что она думает о нем, чему верит. В то же время он понимал, что именно сейчас разговаривать не хочет.

Он поехал в направлении Брекке и нашел съезд на Ругланнстранд и летний дом семьи Линде. Последний отрезок пути к дому был закрыт воротами. Вистингу пришлось оставить машину на общей парковке и пройтись пешком.

Он приезжал сюда каждый день в первые недели после исчезновения Сесилии, только чтобы рассказать, что новостей нет. Казалось, здесь стало еще пустынней и тише, будто тяжелый от дождя воздух приглушал все звуки.

Дервенское имение семьи Линде состояло из нескольких зданий. Главный дом был двухэтажным, крашенным в белый цвет красавцем с зелеными ставнями, вальмовой крышей, выступающими мансардными окнами и огненно-красной черепицей. Вверх по стенам карабкались роза и дикий плющ.

Стая ворон поднялась с одного из деревьев поблизости, птицы загалдели, когда Вистинг приблизился к дому. Подъездная дорожка заросла сорняками. То, что когда-то было садом, превратилось в осенне-коричневое поле травы. Круглый стол с террасы лежал вверх ногами, окруженный метровой крапивой. В центре двора стоял флагшток с ошметками голубого флага наверху. Канат ритмично бился на ветру о флагшток. На синем фоне можно было с трудом разглядеть букву С в названии компании Canes. Остальное было стерто дождем и ветром.

Когда-то прекрасный летний дом не просто стоял пустым, он был совершенно заброшен. Семья Линде больше не могла здесь находиться после того лета, случившегося семнадцать лет назад.

Вистинг подошел к одному из грязных окон и приложил к нему руки. Подоконник был затянут паутиной и завален мертвыми мухами, лежащими крыльями вниз, ножками вверх. Поблекшие занавески были задернуты, но через щель он увидел прошлое: тяжелую мебель из массива сосны, обтянутую плотно сотканной обивкой с яркими традиционными узорами. Стены, до середины облицованные панелями, а дальше покрашенные под красное дерево.

Комната Сесилии была у торцевой восточной стены. Вистинг мог видеть на подоконнике повреждения после взлома. Было удивительно, что с тех самых пор дом стоял нетронутый ворами.

И здесь была щель между занавесками. Широкая кровать была заправлена в изножье розовым покрывалом. На комоде стоял большой кассетный магнитофон. На полках выше – музыкальные кассеты Сесилии, украшения, маленькие игрушечные мишки и другие вещи, которые она собирала.

Вистинг поднялся на террасу, обращенную на юг, с широким видом на море. Он долго стоял, смотрел на него и слушал тяжелый грохот волн, которые перекатывались в бухте внизу.