принесла. Данная кампания не была должным образом подготовлена с организационной и пропагандистской точек зрения, «поворота середняка» к советской власти еще не произошло. Уровень борьбы с дезертирством был недостаточным для обоснования плакатно-листовочного тезиса о том, что у дезертира «нет иного выбора», кроме сдачи властям. Приказом военного коменданта Новоржевского уезда Богданова от 28 февраля 1919 г. «дезертирам, а также приезжающим в отпуск и живущим дома сверх срока отпуска… предписывается всем явиться в трехдневный срок». Все несдавшиеся объявлялись вне закона и должны были «беспощадно расстреливаться, как контрреволюционный элемент»[582]. Подобные угрозы были совершенно пустыми и в дальнейшем повторялись вновь и вновь, полностью утратив какой-либо смысл.

Определенный поворот в деле борьбы с дезертирством был положен постановлением СРКО от 3 июня 1919 г. «О мерах к искоренению дезертирства» (см. Приложение 1). Его изданию предшествовало требование ЦК РКП(б) «налечь на работу среди дезертиров… повсюду и изо всех сил. Это одно из первейших и насущнейших дел»[583]. Одним из необходимых составляющих была массовая добровольная явка. В дополнение была издана специальная инструкция, посвященная в том числе практической организации явки. В соответствии с ней на всю подготовительную работу ГКД и УКД отводилось не более 5–7 дней[584]. Постановление от 3 июня требовалось набирать непременно крупным шрифтом и расклеивать (не раньше и не позже чем за сутки до начала явки) повсеместно «…во всех городах, станциях, пристанях, дорогах, селах, деревнях, сельских лавках, кооперативах, ЧК, учреждениях»[585]. Буквально поголовное информирование населения о грядущей явке было возложено на губернских и уездных военных комиссаров под их личную ответственность. Петроградская пресса не скрывала факта массового страха большинства идти сдаваться, но уравнивала эту боязнь с серостью и неразвитостью, так как стоило где-либо «появиться толковому человеку, который объяснит, что советская власть не собирается никого карать», как ряды дезертиров начинали таять[586].

Недели добровольной явки среди прочего предполагали полное прекращение облав и вообще любого рода репрессивных действий. Наложение штрафов на села и волости допускалось лишь в самых исключительных, «злостных» случаях. Осторожность и тактичность ставились во главу угла. Отметим факты жалоб с мест на несоблюдение работниками комдезертир этих условий. Например, уполномоченный Петроградской ГКД Воронов арестовал шестерых сельских председателей Наровской волости (Ямбургский уезд), «хотя агитаторы и воззвания говорили, что никаких репрессий в дни добровольной явки применяться не будет»[587]. В этом случае исключение было сделано для представителей местной власти, которые явно потворствовали дезертирам или саботировали работу кампании по явке. Оговоримся, что прекращение репрессий против дезертиров не касалось и борьбы с организованными восставшими дезертирами.

Началом июньской «недели» считался момент опубликования постановления от 3 июня 1919 г. в конкретной губернии, поэтому в разных губерниях Северо-Запада ее временные границы различны, кроме того, это не обязательно был именно семидневный период. В телеграмме С. С. Данилова в Петроградскую ОКД и ГКД указывалось, что даже после окончания «недели» со всеми добровольно явившимися по завершении срока дезертирами надлежало поступать так, как и с явившимися вовремя[588]. Это распоряжение было секретно и не подлежало оглашению, чтобы явка не была растянута, а население пассивно. Нужно было не противоречить своей же решительной риторике тем, что в обывательских глазах было бы показателем мягкотелости власти, необязательности и несерьезности ее указов. Действительно, многие дезертиры «раскачались» только к концу «недели», некоторые элементарно не успевали добраться до военкомата. Результаты июньской «недели» 1919 г. составили по Петроградской губернии 1705 добровольно сдавшихся дезертиров, по Новгородской – 4404, по Псковской – 4115. Всего по пяти губерниям Петроградского военного округа явилось 12 021 человек. Этот показатель – более чем средний. Для сравнения укажем, что в одной только Рязанской губернии в рамках этой кампании явилось на полторы тысячи дезертиров больше. Справедливости ради отметим, что данная губерния была здесь своеобразным рекордсменом[589].

Под нажимом усиленных действий отрядов по борьбе с дезертирством уже после окончания «недели» с 28 июня по 12 июля 1919 г. зафиксировано следующее количество добровольно сдавшихся: по Петроградской – 1402, по Псковской – 7345, по Новгородской 2980 дезертиров[590]. Только с 15 по 25 августа в одном Боровичском уезде Новгородской губернии «добровольно-принудительно» сдалось 980 дезертиров[591]. Кроме того, в некоторых уездах исследуемых губерний (например, Островском) в конце июля – августе прошли «дополнительные амнистии». Все перечисленное привело к осени 1919 г., по утверждениям Порховской УКД, к массовому возвращению дезертиров, но наплыв дезертиров и масштабная отправка сопровождались массовым же дезертирством из эшелонов[592]. Система не была готова к тому, чтобы проглотить и переварить столь огромный «кусок», и он немалой своей частью был исторгнут. Круг замыкался, и работу нужно было начинать заново.

В конце декабря 1919 г. ЦК РКП(б) обратился с циркулярным письмом ко всем губернским, районным комитетам партии, политотделам фронтов и армий, инициировав проведение недели фронта. Основными задачами данной кампании было разъяснение рабочим и крестьянам причин и целей войны, значения для трудящихся побед или же поражений Красной армии и, соответственно, необходимости отдать все силы на поддержку армии. Эта «неделя» включала в себя и добровольную явку дезертиров, меры по усилению поддержки семей и хозяйств красноармейцев. Для стимулирования явки ЦКД в шифротелеграмме от 21 января 1920 г. сообщала о решении РВСР отложить мобилизацию призывников 1901 года рождения в случае высоких результатов возвращения беглецов. Таким образом, у населения должно было укрепиться понимание того, что «…от него самого зависит судьба неокрепшей молодежи и трех старших возрастов: если население будет выдавать дезертиров, если добровольная явка примет желаемые результаты, то новая мобилизация не будет проведена»[593]. Отметим, что еще за год до этого в антидезертирской пропаганде использовался (незаслуженно редко) тезис о том, что именно уклонение от призыва, бегство красноармейцев вынуждало советскую власть «мобилизовывать все новые годы, отрывая от работы тех, кто мог бы обрабатывать землю, добывая необходимый для всех нас хлеб…»[594].

Каждая из недель добровольной явки в годы Гражданской войны обязывала «раз и навсегда», «окончательно» разделаться с дезертирством. Скептически оценил эту практику один из лидеров меньшевиков Ф. И. Дан. По его словам, бегство из частей они не пресекли, а «дезертиры лишь возвращались, чтобы получить новое обмундирование и скрыться вновь»[595]. Р. А. Муклевич, считая саму идею «недель» здравой и полезной, сетовал на то, что со временем центральная и местная власть стали слишком повторяться, проводить их снова и снова, чем вызвали прямо противоположный эффект, «развратив» красноармейские массы[596]. Получалось, что, сбежав из армии, каждый дезертир имел полное право надеяться пожить дома месяц-другой, помочь семье и спокойно дожидаться объявления об