Конфискации предписывалось проводить крайне осторожно и дифференцированно: «у кого – курицу, у кого – корову». «Инструкция о применении репрессий к укрывателям дезертиров» допускала конфискации рабочего скота лишь «у элемента явно кулацкого и укрывателей особо злостных». За 1919–1920 гг. по Петроградскому военному округу было наложено более 15 тыс. конфискаций, только в 1920 г. было изъято 6500 голов крупного рогатого скота и около 900 лошадей[643]. В Псковской губернии, бывшей долгое время ареной боевых действий, имелась «…слишком большая категория семей дезертиров… у которых и взять нечего»[644]. В докладе 3-й РКД Петрограда о восьми добровольно явившихся дезертирах сообщалось: «Конфискацию провести не представляется возможным, так как эти граждане не имеют никакого имущества»[645]. В 1921 г., с завершением Гражданской войны, практически прекратилось применение конфискаций к многодетным и нуждающимся семьям.

Порядок проведения конфискаций был следующим: один из членов УКД выезжал на место, где «добывал следственный материал», на основании которого в присутствии свидетелей составлял протокол и представлял его местной комдезертир. В «описи имущества семьи дезертира» фиксировалось семейное положение с указанием возраста каждого члена семьи, указывалось количество коров, лошадей, плугов, борон, сена, телег и т. д. Исходя из описи и серьезности преступления (а также, конечно, из «текущего момента») определялся размер конфискации. Предписывалось обязательно выдавать квитанции на сданные деньги, «предметы живого и мертвого инвентаря» и справки об их дальнейшем применении. При проверке отчетности комиссий исследуемых губерний обнаруживалось множество случаев расходования конфискованного имущества не по назначению. Здесь и растрата средств «на нужды Комиссий или отрядов», и проведение произвольных конфискаций, иные из которых все же «впоследствии санкционировались дезертиркомиссией».

Говоря о противоправных действиях при проведении конфискаций, нужно иметь в виду, что главную деструктивную роль играли не работники комдезертир, а приданные в их распоряжение вооруженные отряды. Злоупотребления главным образом объяснялись неудовлетворительным снабжением самих отрядов, что толкало их на путь «самообеспечения». Стараться упорядочить и ввести в более-менее правовое поле то, что и так являлось повседневной практикой, было логично. 20 ноября 1920 г. датирован рапорт Псковской ГКД губернскому военкому о необходимости разрешить распределение части конфискованного у дезертиров обмундирования между членами отрядов[646]. Акт проверки Торопецкой УКД в августе 1920 г. показал, что «конфискованный скот, за исключением одной лошади, оставленной при комиссии, и овцы, официально «съеденной кр<асноармей>цами», был сдан в продовольственный комитет и в комиссию по улучшению быта семей красноармейцев[647].

Налагаемые УКД конфискации могли быть оспорены пострадавшей стороной или по ходатайству местных властей в ГКД. В мае 1920 г. приказом Политического управления (далее – ПУР) РВСР устанавливалась практика заочной описи имущества возвращаемых в Красную армию экс-дезертиров. Они предупреждались, что в случае нового побега их семьи подвергнутся беспощадным конфискациям[648]. Эта практика вряд ли получила широкое распространение, так как описать имущество десятков и сотен тысяч дезертиров, возвращенных в армию, было делом неподъемным, но определенную отрезвляющую роль такие «условные конфискации» все же сыграли.

Рассмотрим ситуацию с государственной помощью «семьям честных красноармейцев» и значением конфискаций в этом аспекте по Петроградскому уезду. За первое полугодие 1919 г. здесь были удовлетворены пайком только 1647 семей красноармейцев, в июле – 3 тыс., в августе – 4 тыс., в декабре – 7 тыс., в феврале 1920 г. – 8424 семей. Этих улучшений, по информации из УКД, удалось добиться только путем раздачи семьям красноармейцев ржи, убранной с полей дезертиров и перебежчиков северных, пограничных с Финляндией, волостей уезда[649].

Если концентрация дезертиров в конкретном селе была до неприличия велика, а крестьяне упорно укрывали их, то такая круговая порука каралась порукой другого типа: штрафом, налагаемым на все село. Инструкция НКЮ и ЦКД от 6 августа 1919 г. впервые закрепила за ГКД право налагать штрафы на целые деревни и волости. Целью было достижение добровольной выдачи дезертиров под давлением односельчан. После того как дезертиры в Дунянской и Дроздовской волостях (Великолукский уезд) «совсем обнаглели и не остановились перед гнусным убийством уполномоченного разъездного бюро Военной секции Петросовета товарища Назарова, работавшего в этих волостях по ловле изменников трудящихся», на население за укрывательство дезертиров и бандитов (они так и не были арестованы) был наложен огромный штраф: 80 лошадей, 200 коров, 500 овец. Санкции были применены и к представителям местной власти, которые «не приняли никаких мер к искоренению дезертирства и не донесли своевременно о месте нахождения этого осиного гнезда»[650]. В октябре 1919 г. двенадцать волостей Старорусского уезда за массовое укрывательство дезертиров и уклонистов были обложены штрафом в 1650 тыс. руб., не считая конфискаций скота[651]. В марте 1920 г. за «злостное укрывательство», царившее в отдельных селах того же уезда, были конфискованы 56 лошадей, коров, свиней, а сумма штрафов составила 335 800 руб. Но все это представлялось «совершенно ничтожным по сравнению с тем вредом, который причиняют дезертиры»[652]. Только за июнь 1920 г. по Петроградской губернии штрафом были обложены 19 волостей и сел[653]. С августа 1919 по март 1920 г. по Петроградской губернии сумма штрафов за укрывательство составила 1 638 735 руб. 75 коп., из них 450 000 руб. – на целые села[654].

Говоря о применении штрафов в качестве эффективной меры наказания за дезертирство и укрывательство, любопытно отметить реакцию председателя РВСР Л. Д. Троцкого на сводку о борьбе с дезертирством за 1–15 мая 1920 г., изложенную им в телеграмме в ЦКД от 3 июня того же года. По его мнению, штраф, являющийся наиболее легким наказанием, «совершенно очевидно… не имеет никакого значения и равносилен безнаказанности». Председатель РВСР предлагал отменить штрафы и сосредоточится на конфискациях. В ответ С. С. Данилов, не отрицая важности проведения активных конфискаций, подчеркивал необходимость иметь в своем арсенале такую меру, как штрафование, которое должно применяться «как одно из несуровых наказаний населения за круговой порукой»[655]. Исследователь В. В. Кабанов выделил среди прочего активное использование государством фискальных функций возрождавшейся общины и введение круговой поруки при поимке дезертиров как инструменты, позволившие советской власти устоять в вихре крестьянских движений в годы Гражданской войны[656].

Один из актов контролера Псковского губернского отдела рабоче-крестьянской инспекции, составленного по обследованию Псковской УКД, позволяет увидеть многообразие валют, имевших хождение среди населения в годы Гражданской войны. В числе конфискованных 41 471 р. имелись: 5 руб. золотой монетой, 4 руб. 95 коп. медной монеты, 24 руб. 20 коп. серебром, 100 руб. пятипроцентного «Займа Свободы», «керенками» – 12 820 руб., «думками» – 5 тыс. руб., марками – 258 руб., царскими – 2664 руб., советскими – 20 594 руб. 95 коп.[657]

В марте 1920 г. председателю Петроградской ГКД было указано на слабую работу с укрывателями дезертиров в Петрограде, о чем говорили сравнительно редкие случаи штрафов в отношении председателей домкомбедов и квартирохозяев,