В самом цирке оказалось на удивление светло. Регарди долго принюхивался и прислушивался, но так и не смог понять, отчего свечи, факелы и масляные лампы, чад которых легко улавливался, светили так ярко. Наконец, до него дошло, что не они были источником того света, который его заинтриговал.

– Что это? – спросил он Аджухама, указав под купол цирка. Тот пребывал в столь унылом состоянии духа, что даже не огрызался.

– Зеркальные факелы, – мрачно ответил Сейфуллах. – Последнее изобретение Шибана. Давно про них рассказывали. Безумно дорогие штуковины. Говорят, это вторая партия. Первый караван с факелами керхи ограбили. Ума не приложу, что они с ними будут делать. Барханы освещать?

Новшество Арлингу не понравилось. Обилие разных источников света затрудняло восприятие, которое и так не было идеальным. Маргаджан на крыше гостиницы, старый серкет, просивший о смерти, девушка-лилипут по имени Магда не выходили у него из головы, отвлекая и мешая сосредоточиться.

Кучеяров собралось так много, что их голоса сливались в равномерный гул, плавающий волнами под куполом шатра. Те, кому не досталось мест, толпились в проходах между рядами, заполняли узкие коридоры входов и выходов, подпирали немногие свободные стенки и даже висели на снарядах, приготовленных для артистов. Таких постоянно гоняла стража, но уследить за всеми было невозможно. Бортики арены были плотно облеплены людьми, свисавшими по обеим сторонам, словно гроздья муравьев на закупоренной банке с сахаром. Они беспокоили Арлинга больше других, потому что находились на расстоянии двух салей от выступающих. Слишком удобно для того, кто задумал недоброе. Вряд ли етобар проигнорирует столь удобное место для нападения. Халруджи напряженно перебирал запахи, пытаясь выделить самые подозрительные, но, в конце концов, бросил, решив довериться интуиции.

Цирк вобрал в себя все зловония и ароматы мира, но сильнее всех выделялся запах пота возбужденных зрителей. И хотя Регарди уже не казалось, что его окружали чудовища из кучеярских мифов, но на стороне уродов ему было спокойнее. По крайней мере, там он чувствовал себя своим.

Кучеяры делали ставки, много курили, пили мохану и обсуждали знаменитых калек, которые уже испытали свое счастье в предыдущие годы. «Они разжуют нас, как плитку журависа, и выплюнут на землю», – подумал Арлинг. Удовольствиями насыщаются куда быстрее, чем кажется. А потом снова наступает скука. Так было с ним до того, как он попал в Школу Белого Петуха.

Где-то с треском взорвался фейерверк, и зычный голос ведущего объявил о начале представления.

С первых минут стало понятно, что их номер обречен на провал.

Калеки творили чудеса, словно одних изуродованных тел и демонстрации виртуозного владения ими было недостаточно. Самыми популярными оказались люди-звери. Человек-волк, человек-медведь, человек-птица… Арлинг едва успевал ловить слова ведущего, так как по звукам не всегда мог понять, что творилось на сцене. Иногда он просил Сейфуллаха рассказать о происходящем, но после очередного вопроса о том, что это за странная змея ползала по арене, Аджухам рассвирепел:

– Это человек-гусеница, – мрачно прошептал он. – Без рук, без ног, один круглый торс и башка. Бреется, что-то чертит и курит табак. Сам. Полный бред. Ты все еще хочешь угадывать цвет шелковых платочков?

Арлинг промолчал, потому что сказать было нечего. Он допустил ошибку, что не отговорил Аджухама сразу, и сейчас предстояло за нее расплачиваться.

А уроды продолжали срывать аплодисменты. Зал ликовал каждому, но судьи, которые сидели на отдельном балконе, были строги и высокие оценки ставили редко. Даже каучуковый человек, который показывал чудеса пластики, получил только пять баллов из десяти. Женщина-рыба с гигантским хвостом вместо ног добилась не больше. Она плавала в большой деревянной кадке и жонглировала тарелками. Регарди так и не понял, была ли девица жертвой сумасшедшего хирурга или чудовищем, рожденным человеком. Человек-кость, у которого из-за окостенения тела подвижными остались только губы, был страшен, а бородатая дама, которая ходила кругами по арене, потрясая волосами на подбородке, была отвратительна.

Человеку-ящерице не повезло. Какая-то болезнь превратила его кожу в чешую. Вывернутые назад конечности, изуродованные глаза и раздвоенный язык были работой хирургов. Для демонстрации полного сходства с ящерицей на арене установили большой стеклянный куб, в который забрался артист. Гладкая поверхность тонко звенела под пальцами человека-ящера, а щели на месте соединения сторон пропускали запах его пота, который носил специфические оттенки амбры и мускуса.

Грянули трубы, затрещали барабаны, факиры выплюнули струю огня. Зрители замерли в ожидании трюка. Уродец вдруг заметался по кубу, и, описав несколько кругов, с размаху прыгнул на боковую стенку, прилипнув к стеклу. Ликование зала был неподдельным. Кучеяры топали ногами, кричали «Ассу» и прыгали, всячески выражая одобрение.

Арлинг осторожно принюхался. Запах порошка из звездного камня, вьющийся тонкой нитью из стеклянной клетки, был слабым, но уловимым. Секрет оказался прост. Артист прибегнул к тому же средству, что и халруджи прошлой ночью. Однако трюк не удался. То ли поверхность стекла была влажной, то ли боги отвернулись от несчастного калеки, но человек-ящерица сорвался, с грохотом разбив спиной дно. Конструкция простояла недолго и рухнула вслед за артистом, утыкав его осколками. По арене расползся густой запах крови, а зал взорвался восторженным ревом, за которым почти не было слышно предсмертных хрипов несчастного.

– Нас обманули, это не человек-ящерица, а человек-ёж! – не растерялся ведущий, сорвав очередную порцию аплодисментов. – Уберите его. Следующий!

Регарди уже давно знал, что больше всего любили зрители Самрии. Никакое уродство не могло сравниться со зрелищем, где проливали кровь и ломали кости. Человека-ящерицу унесли, арену помыли, старые опилки заменили новыми, и вот уже ведущий представлял нового калеку, а о случившейся трагедии напоминал лишь легкий запах крови, который навсегда впитался в шатер цирка. Арлинг старался не думать, скольким артистам он стал могилой.

К тому времени, когда настал их черед, публика пресытилась трюками и физическим уродством настолько, что едва хлопала. Последним ударом по самолюбию Аджухама стало выступление слепых из Фардоса, которое состоялось перед их выходом.

Шестеро незрячих умело разыграли театральную сцену из жизни императорского двора, развеселив даже суровый балкон. Персонажи, знакомые Арлингу из реальной жизни – Император, Канцлер, палач Педер Понтус, принц Дваро – вызвали у толпы бурю восторга. Слепые артисты пели, танцевали и даже дрались. И если Аджухам изумлялся их способностям умело передвигаться, не сталкиваясь друг с другом, то Регарди поражался смелости их поступка. Нужно было или сильно верить в удачу, или быть круглым дураком, чтобы открыто высмеивать Империю. Однако судьи ни разу не прервали выступление, одобрительно хлопая вместе со всеми. Наверное, Арлинг ничего не понимал в этой жизни. Четверть века назад за подобное могли отрубить голову не только артистам, но и зрителям. Между тем, слепцов долго не отпускали со сцены, а расщедрившийся балкон выставил оценку в семь балов, самую высокую за весь вечер.