— Сейчас и посмотрим, — хохотнул Дитрих и вышел.

Вернулся он почти сразу, ведя за собой Эрику.

— Отвязывайте его, братья, — сказал он, перехватывая девушку за волосы. — Сейчас мы с ней повеселимся.

Солдаты загоготали, мгновенно отвязали Готфрида от стула и поволокли прочь.

— Дитрих, — закричал он, — перестань! Что ты хочешь? Я всё сделаю!..

Но дверь закрылась прямо перед его носом.

И он снова проснулся. Снова разбитым и злым, но на этот раз он чувствовал себя так, словно поднялся из могилы.

Исход, глава двадцать вторая, стих восемнадцатый? Господи, помоги мне…

Всё тело затекло и онемело так, точно спал он целую вечность. Глаза слиплись, словно залитые клеем. Готфрид поднялся на постели, борясь со слабостью, в теле маленьким ручейком начинала струиться жизнь. Он продрал глаза, потянулся… но едва глянул в окно, как сразу же забыл обо всём.

— Сколько времени? — крикнул он, сбегая по лестнице, на ходу одеваясь.

— Почти полдень, — ответила Эрика. — Я хотела тебя разбудить, но ты так крепко спал…

Он наскоро собрался и ушёл, оставив свою хозяйку наедине с обедом. И пока бежал до ратуши, в голове его проносились картины ночных видений.

Зачем человек спит? Для чего он видит свои сны, приумножающие печаль? Ведь если тебе снятся картины счастья, то, проснувшись утром и обнаружив, что всё произошедшее лишь иллюзия, и ты непременно впадаешь в тоску. А если снятся кошмары, то наутро ты просыпаешься разбитым и напуганным, и весь день пытаешься совладать с вырвавшимися страхами, которые, казалось, навсегда похоронил в душе.

Ведьмы и кресты… Сны как будто подталкивали его к чему-то, на что-то намекали. И он знал, на что. Но не хотел в это верить.

Эрика не могла видеть, как он мучается. Каждую ночь она слышала его стоны и тихие вскрики. Она понимала, что происходит, и, рискуя навлечь на себя гнев Готфрида, а то и вовсе попасть в железные руки инквизиции, она взяла кое-какие травы и засунула их в маленький мешочек. У них был тонкий пряный аромат, и они должны были отогнать неприятные сновидения. Мешочек она спрятала под кроватью Готфрида, когда он ушёл.

Ратуша пустовала, только одинокий секретарь собирал с пола разлетевшиеся бумаги.

— Герр Фёрнер у себя? — спросил Готфрид, проходя мимо.

— Отправились на дознания, — ответил тот.

Готфрид помог ему собрать белые листки в неаккуратную пачку, а потом поспешил в Труденхаус.

Карета, которую он поймал по дороге, быстро домчала до места. Готфрид выскочил на улицу, вбежал внутрь, где наскоро поздоровался с Денбаром и столкнулся лицом к лицу с Дитрихом.

И на дознание он опоздал, и не выспался. Это было поистине дьявольским коварством. Или божьим проведением?

— Путцера уже отпустили? — спросил Готфрид, переводя дыхание.

— Не-не, всё только начинается, — ухмыльнулся Дитрих, пожимая руку. — Оставили пока, после обеда вернутся и продолжим.

Они вошли в пыточную. Скорняк, привязанный к креслу, злобно глядел на них.

— Давно они уехали?

— Да вот только что, не знаю, как ты их не встретил.

Готфрид оглядел пыточную и кивнул на скорняка:

— Молчит?

— Молчит, — вздохнул Дитрих. — Надо бы ворот смазать, а то скрипит, как стариковские кости. Ах да, тебя же их светлость к себе просили! Если, говорит, появишься, то сразу…

— Что ж ты сразу не сказал?

Дитрих пожал плечами.

У Готфрида вдруг появилась идея, и он кое-что шепнул ему на ухо, а потом добавил так, чтобы Путцер мог слышать:

— Пока пожалеем, нужно кое-что узнать, — миролюбиво сказал он. — Я сейчас схожу к Фёрнеру, а ты пока привяжи его к лестнице, но не вздумай пытать раньше времени!

— Всенепременно! — с ухмылкой ответил Дитрих.

Бухнув дверью, Готфрид ушёл. Послышались его шаги по тёмному коридору.

— Ну что, изверг колдовской? — плотоядно улыбнулся Дитрих жёлтыми зубами. — Пока герра Айзанханга нет, я тут повеселюсь с тобой чутка.

С этими словами он привязал ноги скорняка к длинной лестнице, приставленной к стене, привалил его к ней, взял кусок толстой измочаленной верёвки и затянул его петлёй на связанных руках несчастного. Затем он перекинул верёвку через верхнюю ступеньку лестницы и что есть силы натянул.

Скорняк издал только приглушённый рык, сухожилия его захрустели.

— Крепкий, кабан эдакий! — ругнулся Дитрих и всем телом повис на верёвке.

Жирная спина скорняка вытянулась на округлых перекладинах, снова раздался хруст и Рудольф Путцер тихо, словно неуверенно, начал мычать от боли.

— Ага! — обрадовался Дитрих. — Кричи погромче, всё равно никто не слышит!

И он заржал так злорадно и мерзко, что Путцер застонал уже в полный голос.

Почти час он мучил скорняка — растягивал его на лестнице, отдыхал, снова растягивал. Путцер молчал, только бубнил что-то в усы. Когда Дитрих в очередной раз, пыхтя и отплёвываясь, начал своё тяжкое дело, вошёл Готфрид с бумагами в руках.

— Дитрих! — заорал он с порога. — Я же тебе велел!..

— Извините, — лепетал Дитрих. — Я решил, что его, богоотступника, надобно помучить, чтобы знал цену своим прегрешениям…

— Иди сюда, — рявкнул Готфрид, вытащил его за дверь и плотно затворил её. — Ну, как? — осведомился он шёпотом.

— Да никак! — так же тихо ответил Дитрих. — Даже не испугался.

— Но поверил?

— А чёрт его знает! А что викарий сказали?

— Отчитал меня за опоздание. Сейчас они с судьями будут. Раньше них пришёл, чтобы проверить.

— Ладно, пока ещё попробуй, — Готфрид хлопнул друга по плечу и рявкнул: — Ну, погоди у меня, сейчас я герров судей приведу, перед ними и…

Он втолкнул Дитриха обратно и ушёл, захлопнув дверь.

Возможно, такая уловка поможет Готфриду заслужить доверие скорняка, чтобы вечером…

Путцер тяжело вздохнул и исподлобья посмотрел на Дитриха.

— Ну, чего смотришь? — спросил он. — Нравится мне это, понимаешь? Погоди, он ещё не скоро вернётся, некому тебя защищать.

Он ударил скорняка в живот, а затем снова растянул его на лестнице, то и дело отвешивая ему оплеухи и гадостно посмеиваясь.

Через некоторое время вернулся Готфрид с судьями, и пытка началась уже официально.

Однако так ничего и не принесла. Колдун молчал, будто ему отрезали язык.

— Нет, в этом скорняке всё-таки секретов больше, чем дерьма, — сказал Дитрих, когда они с Готфридом шли в пивную, чтобы расслабиться после рабочего дня. — Поверь мне, я-то вижу. Мне сначала показалось, что он на девок пошёл глядеть, но нет. Он у них там если не главный, то уж точно не на побегушках.